Железная Земля - [20]

— Странно, что вы решили обсудить это со мной, милорд. Я всего лишь каторжник, приговоренный к вечной ссылке.

— Все можно изменить. Достаточно лишь принять наше предложение.

— Наше?

— Да, — незнакомец несколько раз хлопнул в ладоши. Открылась боковая дверь, и в зал вошли еще двое — в таких же капюшонах и при оружии, их длинные плащи оттопыривали ножны мечей. Они неслышно подошли к нам и встали по сторонам от моего собеседника, безликие и зловещие, как привидения.

— Император Алерий должен быть смещен, — заговорил мой собеседник. — Это будет нетрудно сделать: гвардия императора на нашей стороне и не станет его защищать. Мессир Берни де Триан тоже подаст в отставку, и маршал Ногарэ де Бонлис возглавит орден. Ростиан снова станет могучей державой, и вы, шевалье, займете в ней достойное вас место.

— Понимаю. Есть заговор против императора, и мне предлагают вступить в него. — Я оглядел всю троицу. — Но на кой черт я вам сдался?

— Во-первых, император поступил с вами жестоко и несправедливо. Вас осудили по его прихоти, шевалье. Это нам известно лучше, чем кому либо. Во-вторых, чем больше надежных людей окажется в наших рядах, тем лучше. Не все братья внушают нам доверие. Вы же успели заслужить уважение в ордене. Благодаря вам орден узнал о кознях сулийцев. Некоторые ненавидят вас, но многие считают героем. Даже говорят, что вы были бы лучшим командором, чем болтун де Лассене или выживший из ума Пьерен де Гаст.

— Из каторжников в командоры? Недурная карьера.

— Именно, — человек в маске не услышал или не захотел услышать моей иронии. Запустил руку в кошель на поясе и вытащил свиток пергамента. — Если вы с нами, то немедленно подпишете эту хартию. Она будет предъявлена императору от имени всех, кто хочет спасения отечества. Ознакомьтесь, шевалье.

Я развернул свиток. Это был ультиматум. Императору предлагалось отречься от престола в пользу претендента, указанного Тайным Советом, в который входят следующие высокие персоны (далее в листе стояли несколько подписей без расшифровки).

— И кто будет новым императором? — спросил я, продолжая держать в руке лист.

— Мессир Робер де Кавальканте, — ответила маска. — Он будет коронован под именем Робериуса Первого.

— А если император не захочет отречься?

— Матерь пресвятая, шевалье, ну зачем вы задаете такие глупые вопросы!

— Я понял. — Сразу вспомнилась моя встреча с Алерием, его последняя воля, клятва, которую я дал императору. Неужели уже тогда Алерий подозревал, что его собираются свергнуть? А если так… — Что будет, если я откажусь подписать эту… хартию?

— Еще один глупый вопрос, шевалье, — мой собеседник шагнул ближе и шепнул: — Но я отвечу на него. Очень трудно найти тех, кто имеет несчастье упасть в шурф рудника «Уэстанмеринг»!

От этого шепота у меня ослабли ноги. Я понял, что моя судьба решена — или я подпишу бумагу, или…

— Подумайте хорошо, — добавил черный капюшон все тем же зловещим шепотом, — мы знаем, что вам есть ради чего жить. У вас ведь есть жена, не так ли?

— Слушай, ты, если с ней что-нибудь случится…

— Это не я сказал, это вы сами, — ответил мерзавец. — Итак?

— НЕТ!

Они не ожидали этого ответа. Все трое. Их будто гром ударил. Я отдал бы все сокровища мира за возможность увидеть их лица. Насладиться их шоком.

— Нет! — повторил я, стерев рукавом со лба обильно выступивший пот. — Никогда!

— Вы… шевалье, вы хорошо подумали? — Черный капюшон все же овладел собой.

— Да! — Мне хотелось плюнуть ему в рожу, но я не мог: рот пересох от страха. Дрожь наполнила тело, ноги ослабли, сердце начало биться с перебоями и поползло к горлу, будто собиралось вылезти из груди. — Да!

Черный вырвал у меня из пальцев хартию, медленно свернул в трубку и спрятал в кошель.

— Хорошо, шевалье, — сказал он, и мне послышалось странное, непонятное и неподобающее ситуации одобрение в его голосе. — Ступайте, и да пребудет с вами Матерь!

Они ушли неслышно, как тени, в боковую дверь, оставив меня одного. А потом появился надсмотрщик.

— Живой? На-ка! — Он протянул мне флягу. Я взял ее, поднес к губам. Во фляге был дешевый ром, вроде того пойла, что нам выдавали по воскресеньям. Но сейчас эта бурда с резким запахом сивухи показалась мне райским напитком. Я сделал несколько жадных глотков, закашлялся, рукавом вытер рот. Надзиратель одной рукой выхватил у меня фляжку, другой похлопал по спине.

— Ну-ну! — буркнул он. — Полегчало?

— Немного.

— Тогда подставляй руки, — надзиратель приложился к фляжке, крякнул и зевнул. — Из-за тебя, щенка, полночи не спал…

* * *

В Хольдхейме я часто думаю над тем, что жизнь человека, имевшего несчастье попасть сюда, измеряется не в часах или днях.

Она измеряется в вагонетках с рудой. Десять вагонеток руды в день на троих — такова цена жизни. Или, точнее, цена очередной, на один день, отсрочки от мучений и смерти.

Битва за новый день начинается утром. Еще до рассвета, мы все, несколько сотен заключенных отряда, приписанного к руднику «Уэстанмеринг», идем в шахту под охраной сонных надзирателей и спускаемся под землю в ржавой скрипящей хрупкой клети группами по шесть человек. Оказываемся в рудничном дворе — огромной темной пещере, освещенной только факелами и тусклыми огоньками рудничных ламп. Здесь стражники сковывают нас одной цепью по трое. После этого наверху бьет сигнальный колокол, мы берем из шкафов инструменты, и нас под охраной разводят в жаркие, едва освещенные рудничными лампами тесные туннели работать. Наполнять вагонетки.