Железная Роза - [57]

— Я могу получить стакан оранжада?

Они повернулись ко мне, точно собаки, готовые вцепиться. Марта вздохнула. Это была ее единственная реакция на меня. Я подумал, что не прошло и недели, как я занимался любовью с этой женщиной. А теперь она вздыхает, когда я говорю, что мне хочется пить… И все-таки она подала мне стакан, и ей пришлось держать его, пока я пил, потому что руки у меня по-прежнему были связаны. Ее пальцы касались моих губ, я чувствовал аромат ее духов, ее волос. Как она могла так обойтись со мной?

Грубер выглядел раздраженным, точно человек, столкнувшийся со страшно невоспитанным, невыносимым ребенком. Оранжад был действительно холодный, и мне стало легче. Я обратился к Марте:

— Я могу сесть или должен умереть стоя?

Грубер молча указал мне на цветастую софу, подошел к Марте и что-то быстро сказал ей по-немецки, но я не понял, потому что говорил он очень тихо. Она покачала головой и закурила сигарету той марки, что курила всегда. Хоть ей она осталась верна…

Грубер, похоже, кого-то ждал. Надо полагать, Зильбермана. «Пусть он поскорей приезжает, чтобы поскорей с этим покончить», — думал я. И как бы во исполнение моего желания под колесами затормозившей машины заскрипел гравий. Шаркающие шаги на крыльце, два властных звонка. Марта открыла дверь. Это действительно был Зильберман в элегантном жатом костюме, с мешочками под глазами и тонкой улыбкой на устах. С наигранной жизнерадостностью он протянул мне руку:

— Дорогой Грегор, как вы себя чувствуете?

— Великолепно! А вы? Ваш оранжад превосходен. Грубер просто образцовый хозяин. Ну а Марта, как всегда, очаровательна.

Его улыбка стала еще шире, он уселся на подлокотник массивного кожаного кресла, поставив рядом палку, и закурил тонкую черную сигарку. Я любовался тем, как он ломает комедию, и ждал, когда он наконец приступит к делу. А он выпустил долгую струю дыма через ноздри, сидя в ракурсе три четверти, очень фотогеничном. Марта и Грубер недвижно стояли, руки за спиной, точно на инспекторском смотру. Зильберман внимательно созерцал меня, ну прямо тебе благожелательный, но вставший в тупик отец.

— И что же мы теперь будем делать?

— Это вы должны мне сказать.

— Ну, ну, Грегор, напротив, это вы должны мне сказать.

— Что?

— Само собой, номер сейфа, в который вы положили список.

Я пожал плечами:

— Вы, надеюсь, догадываетесь, что я сделал копии. И если я погибну, эти копии тотчас лягут на столы главных редакторов всех газет во всем мире. Так что делайте выводы, Зильберман!

— Вот потому мы и не убьем вас, дорогой Грегор. Поверьте, мы основательно обдумали этот вопрос. Есть и другие способы, кроме смерти, не дать вам причинить нам вред.

— Если я исчезну, с копиями произойдет то же самое. Я все предусмотрел, Зильберман. Давайте закончим на этом нелепую встречу, и позвольте, я уйду.

Он учтиво поклонился, его лицо с правильными чертами озарилось доброжелательной улыбкой.

— Вы правы, встреча действительно нелепая. И мы, разумеется, позволим вам уйти.

Я удивленно вскинул голову, не веря ни единому его слову. А он продолжал, цедя слова:

— Но сперва небольшая формальность. Грубер подвергнет вас основательному допросу, а вы, несомненно, знаете, что в наше время существуют столь совершенные методы допроса, что никто не способен устоять перед ними. Ну а после того как вы выложите нам все свои тайны, вам, дорогой Грегор, разумеется, будет предоставлена полная свобода. Ах да, я забыл одну маленькую деталь: после этого вы будете не способны даже повторить таблицу умножения на два, но сейчас при наличии калькуляторов так ли уж необходимо помнить ее?

И он разразился звонким смехом. А поскольку я молчал, он продолжил:

— Вам не приходилось слышать про PZ-сорок? Это производное группы галлюциногенных эргоалкалоидов, синтезированное в Советском Союзе. Когда он еще был Советским, ха-ха-ха! Они там использовали его в своих психушках. На «опасных» больных, вы понимаете меня? Это средство полностью вычищает мозг, и после месяца его приема даже лауреат Нобелевской премии оказывается не способен есть чайной ложечкой. Несомненное преимущество его в том, что внешне человек не меняется. Нарушения происходят только в мозгу. Так что вы получите, как сказал бы Жак Брель, редкостный шанс быть одновременно красивым и глупым, с той лишь разницей, что это будет не на часок, а на всю вашу жизнь. Но ведь никто же не сможет сказать, что вы полностью исчезли, не правда ли?

Марта молчала, уставясь взглядом куда-то в пустоту. Грубер улыбался, такая перспектива была ему явно по душе. Я решил бросить на стол моего джокера:

— Действительно это крайне интересно, мэтр. Но я вижу тут одну крохотную проблему.

— Какую?

— Вы согласны со мной, что нельзя требовать от ягненка, чтобы он превратился в волка, равно как и от гороскопа, чтобы он в точности предсказал ваше будущее?

— К делу, фон Клаузен, к делу, я тороплюсь.

— А дело в том, что я не Грегор фон Клаузен.

Грубер расхохотался. Марта обернулась ко мне с сокрушенным выражением, словно школьная учительница, которой стыдно перед инспектором академии за ответ своего ученика. Зильберман стряхнул пепел с сигарки и вздохнул: