Железная маска: между историей и легендой - [81]
Среди различных слухов, которые благодаря Сен-Мару получили в то время хождение, был и тот, который спустя шестьдесят лет подхватил Вольтер, а именно слух о визите Лувуа в Пинероль или, в трактовке знаменитого французского просветителя, на остров Святой Маргариты: «Маркиз де Лувуа навестил заключенного на этом острове и стоя разговаривал с ним, тем самым оказывая ему уважение». Кто, кроме Сен-Мара, мог сообщить эту информацию? В самом деле, кто, кроме него, мог вспоминать о визите, инкогнито совершенным министром в Пинероль в 1670 году? Кто, как не он, мог увязать этот визит с таинственным заключенным? Кто, кроме Сен-Мара, мог рассказать, что Лувуа вошел в камеру нижней башни и стоя разговаривал с заключенным? Он и только он мог отпирать замки двойных или даже тройных дверей. Разумеется, тюремщик добавил кое-что от себя, рассказывая о том, как министр якобы оказывал знаки почтения слуге Эсташу. Но как бы то ни было, тот факт, что эта история дошла до нас через посредство легенды, подтверждает, что одной из целей молниеносного визита Лувуа в Пинероль, совершенного спустя некоторое время после таинственной смерти Генриетты Английской, была встреча с Эсташем…
Если Сен-Мар и находил удовольствие от роли манипулятора общественным мнением, то не в последнюю очередь благодаря тому, что он вдохновлялся менталитетом обитателей Средиземноморья, склонных к мифотворчеству и потому раздувавших до немыслимых размеров малейший слух, исходивший из крепости. Истории о мелодичном пении, доносившемся из тюремных камер до самого моря, о серебряной тарелке и простыне, на которых были начертаны некие сообщения, — все эти истории, которые в XVIII веке рассказывал посетителям аббат Папон, имели под собой реальное основание. Один из протестантских пасторов, сосед человека в маске, Поль Кардель, укреплял свою веру и свой дух пением псалмов, тогда как другой заключенный, Пьер де Сальв, писал на оловянных тарелках и собственных рубашках, которые выбрасывал из окна своей камеры.[298] Как видим, возник феномен кристаллизации в одном человеке событий, имеющих отношение к другим людям>{54}. Именно друг Пьера де Сальва, Жан Батист Бойе д'Аржан, писатель и философ, автор «Исторических и секретных мемуаров о любовных похождениях короля Франции» (1739), ставший камергером Фридриха II, рассказал Вольтеру историю о серебряном блюде, которую, в свою очередь, услышал от собственного отца, Пьера Жана де Бойе, маркиза д'Аржана, прокурора парламента Прованса, а тот — от Жана де Риуффа, служившего помощником интенданта Прованса и военным комиссаром департамента Антиб в 1698 году, в то время, когда интересующий нас заключенный находился на пути в Париж.
Сделавшись заложником им же созданного мифа, Сен-Мар, похоже, удивлялся тому, что высшее начальство больше не интересуется его «старым заключенным». Когда его назначили на должность начальника Бастилии, он стал добиваться от Барбезьё разрешения забрать этого заключенного с собой. Он даже составил целый перечень мер, которые намеревался принять для обеспечения беспрепятственной его доставки в Париж. Он все продумал самым тщательным образом, опираясь на опыт переезда в 1687 году, во время которого его заключенный едва не погиб от удушья. Портшез был необходим, сообщал он начальству, для передвижения по горным альпийским дорогам, на равнинной же местности он превращался в препятствие, замедлявшее движение. Носилки на двух лошадях были бы предпочтительнее. А железная маска? Сен-Мар отказался от нее не только по причине того, что Эсташ сильно мучился в ней, но и потому, что не осмелился привлекать ею внимание в Париже, опасаясь получить от начальства выговор>{55}. Поэтому он предпочел черную бархатную маску, возможно, снабженную подбородочником, устроенным таким образом, чтобы можно было есть. В этом смысле он ничего не придумал. Комбинация носилок и мягкой маски была использована еще за три года до него. Действительно, в «Gazette d'Amsterdam» от 21 марта 1695 года была опубликована следующая информация:
«Лейтенант с галеры в сопровождении двадцати всадников доставил в Бастилию заключенного в маске, которого привез из Прованса на носилках и которого прятал от посторонних глаз на протяжении всего пути, что дает основание полагать, что это был
