Железная коза - [54]

Дворцовый интриган Копчик Одоленьский понял, что не удалось окрутить князя с собственной дочкой, что зря согласился купить партию крупы, скрипнул зубами, сплюнул в сердцах и начал приставать к парочкам, предлагая «троеборье».

В конце праздника он пьяно хныкал в углу, бубнил: «А вы знаете, как тяжело, когда некуда больше идти?» — и утешался тем, что отныне будет знать, почему в три часа ночи дочери все еще нет дома.

* * *

После бала Кощубей резко переменился. Он превратился в домоседа. Намеки на возможные приключения вызывали в нем одну лишь досаду. Отсутствие намеков — подозрение. Отныне князящего колдуна с внешним миром соединяла тонкая ниточка — этой ниточкой был Пурилис.

— Вот была у нас княгиня… — слегка заплетающимся языком промямлил Пурилис.

— Это такая пышная блондинка? — заволновался верховный жрец-волхв Одоленьский.

— Нет. Пышная блондинка — это Чичелина.

— Тогда такая высокая-высокая? — мечтательно закатил глаза культработник.

— Нет, это статуя Свободы.

— Тогда не помню, у меня склероз. Не понимаю, чему вы радуетесь?

Описываемая сцена совершенно не напоминала выдающуюся картину «Три богатыря».

— А что поделывает наш любимый князь? — не без профессионального интереса в продолжение темы спросил Баян Корытыч у секретаря, протягивая оному стакан виски домашнего изготовления. Обмывалась покупка жрецом зерна.

«Кабы не я, — мелькнула секретная мысль у журналиста, — фиг бы этот выскочка княжествовал».

«А ведь не окажись я рядом, — посетила гаденькая мысль верховного жреца, — Кощубей мог не попасть на трон».

«Обана! — вдруг тюкнула крамольная идея Пурилиса. — Не случись я под рукой, другие бы нынче вензели на монетах чеканились».

— Да. Не собирается ли наш глубокоуважаемый владыка сделать для родного города что-нибудь полезное? — Верховный жрец вручил собутыльнику банан на закусь. — Например, повысить жалование служителям культа?

Пережитое горе крепко сказалось на внешних данных главного мутотеньского ксендза. Морщины расправились, прекратилось старческое слюнонедержание, и весь он как бы распрямился, приосанился. Ведь не зря в день, когда он родился, было великое смятение на небе и в душе соседа.

Троица расположилась под грибком детской песочницы. Стараниями ЖЭКа грибок был выкрашен в сомнительный цвет, ассоциирующийся с отпечатком губной помады на окурке. Стараниями дворовых собак и кошек песок приобрел тот редкий оттенок, который вызывает спазмы зависти у женщин, мечтающих, чтобы их называли «пепельными блондинками». Кончалось виски «Сизая лошадь», денег ни у кого не осталось (во всяком случае все трое в этом поклялись здоровьем горячо любимого шефа), настроение было препаршивейшее. Словно богиня печали, слез и сожаления Деля выкрала у них аптечку, порезал ремни безопасности, а затем расставила на пути восемнадцать гаишников.

Не в кайф было Пурилису. Вернее, равномерно благодушное состояние души периодически прерывалось приступами неконкретной тревоги, как прерывается рекламными паузами любимый фильм. В сумрачные минуты наведывались вопросы типа «Кому все это надо?», «Где зарыта собака?», «А был ли мальчик?». Хотелось зажмуриться, свернуться калачиком и сосать указательный палец. Даже великий Айгер ибн Шьюбаш, окажись в подобной ситуации, ничего бы не смог посоветовать, а только бы сказал: «Зажмурься и соси палец». Ведь по Зодиаку секретарь был Козерогом, а сие значило, что где-нибудь, когда-нибудь рога-то ему поотшибают.

Латинянин Пурилис опрокинул стакашку, зажевал скользким, как мыло, бананом:

— Князь? В палатах белокаменных сиднем сидит. — Секретарь решил удержать в тайне, что этой ночью обиженный на весь свет князь-колдун превращался в малярийного комара и летал пить кровь у подданных, да отнимет у него Лютояр охотничий билет. — Подобно аглицкому сплину известна праславянская хандра. Худо ему, мается. От скуки всякую дребедень изобретает. А я вот решил рок-группу организовать. Ищу клавишника и ударные. Хотите?

— И что же он такого изобрел? — Корытыч вытащил блокнот.

— Коммерческая тайна. — Пурилис выразительно кивнул на пустой, как взгляд стрекозы, стакан, встал и, оставляя на грязном песке многозначительные отпечатки подошв лаковых штиблетов, пошел во дворец. Обиженный.

— Эгоист, — сквозь зубы процедил газетчик, искренне причислявший к эгоистам всех, не желающих сотрудничать с ним бесплатно. Жрецы предрекали Баяну Корытычу смерть от «Виндоус-2000».

* * *

Секретарь не соврал. Кощубея мучила тоскливая, паршивая болезнь — скука. Ни наложницы не развлекают: плюс-минус — строение тела у всех женщин одинаковое. Ни интригующие министры (в смысле: не привлекательные, а подлые). С утра по телевизору гимнастика. Диктор бодрый, как кофейник, и опрятный, как ординаторская палата. Лучше уж вместо телека на свой палец смотреть. Посмотрел. Надоело.

В это утро колдун не верил, что зачатие ребенка, посадка саженца и постройка дома могут отвлечь настоящего героя от борьбы за права человека на счастье. И даже если к дому приладить сарай, завести корову и начать выращивать тюльпаны на продажу, счастье не явится. Гадюка. Кощубей бы с удовольствием взял нож и застрелился, но легче на душе не станет.