Железная коза - [28]

— Ужин пропустите, — напомнил добродушный надзиратель, прослезившись.

* * *

Описывать тюремную столовую не имеет никакого смысла, поскольку она представляла собой тысячу семьсот двадцать три прямоугольных кирпича, не соединенных раствором. И каждый заступающий на дежурство по кухне надзиратель лично руководил бригадой зэков, каждый раз возводивших новое помещение в соответствии со вкусами сегодняшнего представителя власти. Как подметил проницательный, но великий мудрец Айгер ибн Шьюбаш: «Под стоящий воротничок петля не пролазит». Стоит лишь уточнить, что каждый кирпич отчетливо пах карболкой.

В тюремной столовой стоял невообразимый шум. Зэки сидели вдоль длинного и скучного, как эта история, стола. Посуда, чтобы ее не крали и тайно не переправляли на волю, имела сверленые дырки в самых неожиданных местах, которые предполагалось в процессе приема пищи затыкать пальцами.

— Держись нас, и тебя никто не тронет, — воинственно сверкнул глазами благородный, как библиотекарь, Мустафа. И тут же ему на голову кто-то выплеснул тарелку баланды. Мустафа не заметил кто, а то бы показал обидчику.

Троица села на свободное место, и оказавшиеся рядом зэки тут же пересели подальше: такая страшная слава шла о жильцах «тринадцатки», о кружившей вокруг них невезухе. Правда, один зэк замешкался, подавился котлетой и убежал в санчасть за справкой, освобождающей от каторжного труда, другой кинулся к освободившейся тарелке, тоже подавился и тоже убежал. Третий решил убежать сразу, но, оказалось, сидел далековато, и ему повезло: подавился и умер.

Шум немного стих.

К устроившейся во главе стола огромной, на вид свирепой, как паспортистка, бабе подьюлил надзиратель и что-то шеплун на ухо. Баба, получившая срок за подделку гороскопа (можно только гадать, что она себе там напророчила), поднялась, легко забралась на стол и пошла, пиная миски направо и налево, к Ознобе. Баба была всем бабам баба. Косая сажень в плечах. Неприступная женщина. В предыдущей жизни она успела потопить Атлантиду.

На том небольшом пространстве ее могучего тела, которое было не запаяно в цепи и клепаную-переклепанную черную робу, помещалось столько наколок, сколько Солженицын предложений не написал за свою творческую жизнь. Все конечности резко увеличены в объеме, кожа утолщенная в грубых складках, на отдельных участках экзематозные высыпания и корки.

— Ее кличут Пятиэтажкой, — шепнул Мустафа. — Тюремный врач определил у нее слоновую болезнь. Земля ему пухом.

Отброшенная громадной ступней миска с баландой тут же сделала на его лице овощную маску от морщин. Мустафа не любил подобных шуток, но это была не шутка, и мужчина сдержался.

ИЗ ДОКУМЕНТОВ. Краткий перечень наколок на теле заключенной N 1996. Кличка «Пятиэтажка».

Наколка N 1 (бабушка в детстве вязальной спицей, устав пересказывать, выколола на животе сказку).

Иван-царевич-паша был женат на Василисе Прекрасной-ага тридцать лет и три года, и однажды понял, что видеть ее не может. Не то чтобы разлюбил, а возненавидел: она и храпит по ночам, и ноги не эпилирует, и готовить за тридцать лет не научилась.

Пошел Иван-паша к тестю, Морскому Царю.

— Вот-де, тестюшка, — молвил царевич, — не могу видеть жену свою ни в одетом, ни в голом виде. И близорукость здесь не причина, а следствие. Отпусти меня на все четыре стороны.

— О`кей, — говорит Морской Царь. — Без проблем, но ты должен не отгадать три самые тупые загадки.

Делать нечего, стал Иван отгадывать.

— Без окон, без дверей, полна горница людей, — хитро улыбнулся Царь.

— Закрытое НИИ.

— Нет. Ты, Вань, в моем тридевятом царстве от жизни оторвался. Это Кресты, — вздохнул огорченно Морской Царь. — Ладно, не для чего, чего иного, прочего-другого, а для единого единства и дружного компанства загадываю вторую загадку. Волос к волосу, тело к телу, и получается мокрое дело.

— Это, — почесав затылок, предположил Иван, — пищеварительный процесс воробья.

— Ну что ты за обормот. «Мурзилку» не читал? Это же глаза, зеньки, шурупы, буркала, очи… Ладно, самая последняя загадка: Василий Иванович в день с песней трижды переплывает Урал-реку и каждый раз продает белым ящик патронов. Петька каждый день точит шашку и спасает из пожара пятерых грудных детей. От кого из них уйдет Анка, если не подвезут патроны?

— Это не смешно, — сказал Иван-паша.

— Смешно — не смешно, я тебе разве Эльдар Рязанов? — возмутился Морской Царь. — Посмотрел бы, как ты повеселишься, когда от твоей дочки зять уйдет. Одним словом, никуда тебя не отпускаю. Будешь здесь за себя и за того парня.

Тогда Иван-царевич-паша свистнул. Невесть откуда прибежал серый волк. Иван оседлал зверюгу, и они умчались в родные пенаты.

Вернулся Иван туда, где никто не храпит рядом по ночам, в родное царство. Отпустил волка и залез на печь.

А когда кто-нибудь величал его Иваном-дураком, паша молчал, только хитро улыбался.

(Продолжение перечня наколок в следующей главе).

— Ты! — ткнула пальцем в Ознобу наглая, как синусоида, Пятиэтажка, и с потолка посыпалась штукатурка. — Я!.. — ткнула пальцем себе в грудь Пятиэтажка.

— …Твой ночной кошмар, — подсказал подхалимистого вида курчавый зэк, воняющий, как портянка.