Железная хватка графа Соколова - [5]

— Не желаешь, граф? Ты в Саратове хотя и схватил террориста Козельца-Шнабеля, а более крупную рыбу упустил.

— Ты отвечаешь, полковник, за свои слова? — Соколов грозно свел густые брови. Его профессиональное достоинство было задето,

— Наш ценный осведомитель по кличке Хорек совершенно определенно указал на саратовского зубного врача Бренера: у того хранится динамит, подложные паспортные книжки и нелегальная литература. Товарищ министра внутренних дел Лыкошин приказал нам заниматься этим делом, ибо еще в истории со скрипачом-виртуозом Казариным ты сам установил, следы из Саратова ведут в Москву. И мы направили сотрудника агентурного отдела Сильвестра Петухова провести операцию по захвату боевика Бренера.

— Ну как же, Сильвестр вроде племянник самого Лыкошина?

— Нет, он оказался дальним родственником, но главное: этот юнец весьма смекалист, очень исполнительный. Словно про него легенда ходит: стоит часовой, вдруг шаги и голос слышит: «Сынок, это я, мама твоя приехала!» — «Здравствуй, мама! Стой, стрелять буду!» — «Я тебе покушать привезла». Грохнул выстрел. Спустя месяц стоит тот же часовой, медаль рукавом натирает: «Хорошо, скоро батька приедет!»

— Результат?

— Весь дом Сильвестр перевернул — ни-че-гошеньки.

— Бренер успел перепрятать?

— Исключается! Мы несколько дней вели наблюдение, хотели схватить с поличным, но ни Бренер, ни другие из дома ничего подозрительного не выносили. Сам Бренер не мог знать, что у него обыск готовится. — Сахаров оглянулся на плотно прикрытую дверь, понизив голос, произнес; — Хорек раздобыл потрясающие сведения. Это список большевистской агентуры в некоторых городах России. И выяснил кое-что из намечающихся терактов, для которых взрывчатку должны доставить из Саратова. Вот эти подробности нам сегодня и сообщит сам Хорек. Сегодня в десять вечера возьмем с собой Сильвестра и поедем на нелегальную квартиру, где поселили этого важнейшего осведомителя.

Соколов допил вино, поднялся с кресла.

— А пока что — в трактир Егорова, — и, чуть улыбнувшись, добавил: — Возьми Сильвестра. Молод да глуп — то и бьют. Жалко его, еще ума, глядишь, и наберется.

* * *

Втроем уселись в служебную пролетку и по Тверской понеслись в Охотный ряд — в знаменитый трактир Егорова.

ЗАСТОЛЬЕ

Виталию Алексеевичу Ключникову, гостеприимному хозяину «Анны Монс»

Далее события развивались самым невероятным образом. Даже видавший виды Соколов, невольно втянутый в эту историю, был удивлен и озадачен.

Под жестяной вороной

Первые дни сентября выдались на редкость жаркими. Москвичи, проходя мимо дома генерал-губернатора, останавливались перед громадным уличным термометром.

Бруснично-яркий спирт, залитый в него, переваливал в полдень за отметку двадцать по Реомюру, что по Цельсию считать — поболее двадцати пяти градусов.

К вечеру духота усилилась. Солнце свалилось к горизонту, пурпурово окрашивая золотые маковки церквей. Край небосклона заволокли тучи — признак грядущей грозы. Толпа на улице заметно убавилась. Владельцы мелких лавочек закрывали ставни, навешивали на дверные заслоны десятифунтовые замки.

Полицейский извозчик Антон — всегда сердитый, с нечесаной шапкой волос и седой дремучей бородой — остервенело дернул вожжу, свернул у «Национальной гостиницы» в Охотный ряд. Остановился возле кирпичного дома.

Над входом красовалась яркая вывеска: громадная ворона с самым хищным видом держит в клюве жирный, с большими дырками розовый блин.

Еще до Егорова трактир принадлежал его основателю — купцу Воронину. С той поры вывеска сохранялась и каждый год к Пасхе подновлялась.

Под чугунным козырьком с завитушками стоял в галунной ливрее рослый швейцар. Борода, тщательно расчесанная, размерами и формой напоминала новый веник. Завидя полицейскую коляску, он прытко подбежал, помогая седокам сойти на землю. Розовая щель рта широко раззявилась:

— Со всей радостью приятно видеть дорогих гостей в нашем заведении! — и с поклоном растворил филенчатую дверь.

Сахаров, верный профессиональной привычке, огляделся вокруг: все ли ладно, нет ли какой подозрительной морды с бомбой за пазухой? Сильвестр, со столь приличной младым летам внимательностью к собственной персоне, перед громадным зеркалом в резной раме поправил и без того тщательный пробор. Соколов заглянул в нижний зал — для серой публики: городовых, средней руки торговцев, извозчиков-лихачей, актеров без ангажементов.

Громадная печь с открытой заслонкой трещала огнем.

Шустрые лакеи прямо с шестка хватали горячие блины — жирные, румяные, с различными начинками — и растаскивали их по всему залу. Сытые потные лица за низкими дубовыми столиками под чистыми скатертями — чудесно!

Сыщики проследовали дальше — на второй этаж, для более приличной публики.

Вагнер

Известно, что трактир Егорова пришелся по вкусу художникам, актерским знаменитостям, писателям и полицейским. На верхнем этаже в двух невысоких зальцах было пристойно, чисто, уютно. Даже курить воспрещалось: хозяин был старообрядец, часто повторял: «Терпеть не люблю всякую глупость!»

При входе висел древнего письма потемневший лик Богородицы. Возле него мерцал желтый огонек неугасимой лампады. В клетке беспокойно вертела хвостом канарейка. Стену украшало потрясающее произведение, купленное по случаю на Сушке. Картина, по мысли ее создателя, воспроизводила сцену из восточной жизни. Под кверху загнутой крышей — терраса. На ней несколько несоразмерно больших фигур желтолицых китайцев в золотых халатах и колпаках, имевших подозрительное сходство с абажурами дешевых ламп. Китайцы, как и положено, усердно дули из пиал чай ядовито-зеленого цвета. (Этот шедевр произвел такое сильное впечатление на великого Ивана Бунина, что он описал его в «Жизни Арсеньева».)