Жаждущие престола - [52]

– Вели им обойти Котлы, а потом пусть налетят неожиданно. Скажи, я пришлю ратника на добром коне, когда час приспеет.

Войско Болотникова перегородило поле и медленно приближалось. Стрельцы Скопина отвечали на их стрельбу из пищалей. Пули жужжали с обеих сторон, почти не нанося никакого урона.

Пашков, получив согласие из Москвы, предупредил своих десятских:

– Когда надо будет начинать, явится с той стороны ратник на белом коне, в красном бешмете и с красным прапором. Не вздумайте по нему стрелять. Это будет наш рязанец Захар Ляпунов. Они уже перешли к царскому войску. Видать, Скопин воевода головастый, добро рассчитал. Переход наш во время боя сразу обессилит Болотникова.

Пашков мечтал захватить и связать Болотникова, чтобы доставить в Москву. Но такое удальство было рискованно. Михайла Скопин запретил это делать – как бы не получилось хуже. У Болотникова полно казачьей охраны, по сведениям лазутчиков. Охраняют его настороженно, будто матерые волки своего вожака.

И вот Истома Пашков повел рязанцев в сторону от «воровских» войск.

– Передавай поклон Ивану Исаевичу от меня, а заодно и Димитрию Ивановичу, если вы его когда-нибудь откопаете, – крикнул он посланцу Болотникова. Огрел плетью коня и пустил его в скок с места. Рязанцы хлынули за ним, взметывая ошметья снега из-под копыт. Они увидели в поле Захара Ляпунова на белом коне в красном балахоне и с красной тряпкой на древке.

– Знак, знак! – закричал Пашков и помчался к Захару Ляпунову.

Тот увел их на правое крыло москвитян, обогнул его и завел вновь прибывших с тыла.

– Здорово, Захар! – крикнул молодому красавцу Истома и не мог сдержать смеха. – Чего это на тебе за рвань какая-то непонятная… хоть и красного цвета…

– Да велено надеть было красный бешмет и взять красный прапор, – тоже смеясь, рассказал Захар. – Оказалось, нет ни бешмета, ни прапора. Что делать? – уж уговорились ведь. Хорошо, у кого-то в обозе нашелся старый персидский халат. Ну, натянули на меня прямо на шубу. А рукав оторвали, привязали к копью, вышел прапор – и смех, и грех… Вовсе чучело на огороде, ха, ха!

Уход рязанцев образовал дыру в боевом строе Болотникова. Туда сразу устремились московские конные стрельцы, а за ними пешие ратники с алебардами и пищалями. Клином войско воеводы Скопина-Шуйского врезалось в распавшиеся ряды противника, быстро расширяя прогал, гоня перед собой бегущих воровских ратников. Болотников с кучкой охранников-казаков носился на коне, лупя плетью, ругаясь отчаянно и пытаясь остановить позорный бег своих воинов.

– Измена! – вопили болотниковцы, бросаясь врассыпную и тем становясь легкой добычей, подставляя спины и головы конникам Скопина.

– Р-руби их, братцы-ы! Бей ворьё! В мать-перемать их, собак продажных! Руби слуг польского наймита и собачьего хрена Болотникова! – зверели от ярости москвитяне и рязанцы.

Несмотря на все усилия Болотникова и его помощников, остановить бегущее войско повстанцев было уже невозможно.

– Иван Исаевич, бечь надо! Гляди, в полон попадешь! – криком убеждали воеводу охранники-казаки.

Атаман Заруцкий, находившийся со своими донцами на левом крыле, мечтавший первым ворваться в Москву, но также вынужденный отступать, проклинал предателей рязанцев.

– Кому ты доверился, Иван Исаевич? – упрекал он Болотникова. – Надо было опасаться предательства. Ухо востро держать… эх! Проворонили…

– Поди их разбери, – отвечал почерневший от огорчения воевода «Димитрия Ивановича». – Пришли рязанцы, сказали, что будут драться за хорошего царя против плохого Шуйского. Да вот в самую нужную пору – бросили, переметнулись. Ничего, мы здесь хорошо окопались, укрепления надежные сделали. Отобьемся. Дождемся подмоги от Шаховского-князя, а то, может, и от… польского короля. Тогда поговорим с московским боярством по-другому. Еще вдругорядь попытаемся, соберемся.

Однако Скопин-Шуйский не собирался давать Болотникову передышки. Он подтянул пушки и мортиры к Коломенскому и приказал стрелять до тех пор, пока, как он выразился, «воры не побегут, как тараканы за печь». С невольным уважением смотрели опытные московские начальники стрелецких войск и смелые предводители рязанского ополчения на этого двадцатилетнего воеводу, поражавшего их спокойствием и умением точно спланировать действия всех родов войск: конницы, пехоты и «снаряда» – пушечных команд.

Трое суток пушки били по Коломенскому, не давая осажденным ни единой передышки. Сам Болотников оказался раненым, хоть и находился в избе, – отлетела из развороченной стены щепа, чуть глаз не выбила.

Обезумевшие от страха степные казачьи кони, не знающие почти пушечной стрельбы, срывались с коновязей. Перескакивая через изгороди и рогатки, уносились в заснеженное поле. Некоторых с удовольствием отлавливали конники Скопина.

Много изб горело, в сараях полыхало сено и необмолоченные снопы. Стонали и кричали раненые. Женщины и дети из местных крестьян плакали и молились, прячась в церквах. Заруцкий уговаривал Болотникова покинуть Коломенское и отступать на юг.

– Куда отступать? – спросил сердито Болотников.

– Лучше всего на Калугу, – ответил молодой атаман. – Москалей там нема, а дивчат красивых много.