Жажда жизни: Повесть о Винсенте Ван Гоге - [132]

И куда ни глянь, всюду сверкали такие краски, что Винсент в удивлении тер глаза. Небо было такой напряженной, чистейшей, глубокой голубизны, что голубое уже не казалось голубым — цвет словно бы растворялся, исчезал. А зелень полей, расстилавшихся у Винсента под ногами, воплощала в себе самую душу зеленого цвета в его поистине безумной чистоте. Жгучее лимонно-желтое солнце, кроваво-красная почва, ослепительно белое одинокое облако над Монмажуром, розовый пушок, каждую весну окутывающий сады… этому отказывался верить глаз. Разве мыслимо все это написать! Разве в силах он заставить кого-нибудь поверить, что такие цвета существуют на самом деле, если его кисть и перенесет их на полотно! Лимонно-желтое, голубое, зеленое, красное, розовое — природа захлестывала его неистовой выразительностью этих пяти красок.

Винсент вернулся проезжей дорогой на площадь Ламартина, схватил мольберт, палитру и холст и пошел вдоль Роны. Всюду уже зацветал миндаль. Солнце искрилось и сверкало в воде так, что было больно глазам. Шляпу Винсент забыл в гостинице. Солнце пекло его рыжую голову, гнало прочь парижскую стужу, уныние и постылую усталость, какими измучила его столичная жизнь.

Пройдя с километр вниз по реке, Винсент увидел подъемный мост, по мосту ехала небольшая повозка, четко рисовавшаяся на фоне голубого неба. Вода была голубая, как в роднике, берега оранжевые, местами покрытые зеленой травой. Женщины в коротких кофтах и разноцветных чепчиках полоскали и колотили вальками белье в тени одинокого дерева.

Винсент установил мольберт, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Никто не смог бы удержать в сознании такие краски с открытыми глазами. Винсент совсем забыл а Сёра с его рассуждениями о научном пуантилизме, и проповеди Гогена о декоративности примитивов, и мысли Сезанна об изображении твердых тел, и Лотрековы линии, исполненные желчи и ненависти.

Теперь существовал только он, Винсент.

В гостиницу он вернулся к обеду, сел за столик в маленьком ресторанчике и заказал абсент. Он был слишком взволнован, слишком полон впечатлений, чтобы думать о еде. Какой-то мужчина, сидевший рядом, заметил на руках, лице и одежде Винсента пятна краски и вступил с ним в разговор.

— Я парижский журналист, — представился он. — Живу в этом городке уже три месяца, собираю материал для книги о провансальском наречии.

— А я только что из Парижа, приехал сегодня утром, — сказал Винсент.

— Так я и думал. Долго собираетесь здесь прожить?

— Да, вероятно, долго.

— Послушайтесь моего совета, не делайте этого. Арль — самое нездоровое место на земле.

— Почему вам так кажется?

— Мне не кажется, я знаю это. Я наблюдал здешних людей целых три месяца и говорю вам, что все они ненормальны. Вы только посмотрите на них. Взгляните хорошенько им в глаза. Вы не найдете ни одного нормального, здорового человека во всей Тарасконской округе!

— Странно слышать это, — заметил Винсент.

— Пройдет неделя, и вы со мной согласитесь. Окрестности Арля — самые гиблые, самые проклятые места во всем Провансе. Сегодня вы почувствовали, какое тут солнце. Можете себе представить, что происходит с этими людьми, если оно палит их постоянно, день за днем? Уверяю вас, у них все мозги выжжены. А мистраль! Вы еще не нюхали мистраля? Бог мой, вот увидите. Мистраль, словно бич, обрушивается на город и не стихает двести дней в году. Если вы пытаетесь пройти по улице, мистраль швыряет вас, прижимая к стенам домов. Если вы в открытом поле, он валит вас с ног и вдавливает в землю. Он переворачивает вам все кишки, — вам уже кажется, что вот-вот всему конец, крышка. Я видел, как этот дьявольский ветер вырывает оконные рамы, выворачивает с корнями деревья, рушит изгороди, хлещет людей и животных так, что, того и гляди, разорвет их в клочья. Я прожил здесь лишь три месяца и уже чувствую, что сам немного рехнулся. Завтра утром я уезжаю!

— А вы не преувеличиваете? — спросил Винсент. — Арлезианцы, на мой взгляд, вполне нормальны, хотя за сегодняшний день я видел их немного.

— Вот погодите, скоро вы познакомитесь с ними поближе. Знаете, что я думаю об этом городе?

— Нет, не знаю. Не хотите ли абсента?

— Благодарю. Так вот, я думаю, что Арль — совсем как эпилептик. Он доводит себя до такого нервного возбуждения, что только и ждешь — вот-вот начнется припадок и он будет биться в судорогах, с пеной на губах.

— Ну и что же, начинается припадок?

— Нет. И это самое любопытное. Город все время на грани припадка, но припадок никогда не начинается. Три месяца я ждал, что здесь вспыхнет революция или на площади Мэрии произойдет извержение вулкана. Десятки раз я думал, что жители внезапно сойдут с ума и перережут друг другу глотки! Но в тот самый миг, когда катастрофа была неизбежна, мистраль на пару дней стихал, а солнце пряталось за облаками.

— Ну что ж, — засмеялся Винсент, — если Арль никогда не доходит до припадка, его нельзя назвать эпилептиком, ведь правда?

— Нельзя, — согласился журналист. — Но я вправе назвать этот город эпилептоидным.

— Это еще что такое?

— Я пишу на эту тему статью для своей газеты. А мысль мне подал вот этот немецкий журнал!