Жажда жизни: Повесть о Винсенте Ван Гоге - [127]

— У меня ужасно болит голова, Винсент. Я пойду лягу.

— Ничего, выспишься в воскресенье. Послушай, Тео… да куда же ты? Ну, хорошо, раздевайся, если хочешь, но мне необходимо поговорить с тобой. Ладно, я присяду вот тут, у кровати. Так вот, если тебе тяжело у Гупиля, а все молодые парижские художники согласятся и мы соберем ту небольшую сумму. ..

На следующий вечер Винсент привел к себе папашу Танги и Лотрека, хотя Тео надеялся, что Винсента не будет дома. Маленькие глазки Танги так у бегали от волнения.

— Господин Ван Гог, господин Ван Гог, это блестящая мысль! Вы непременно должны согласиться. Я брошу свою лавочку и поеду с вами в деревню. Я буду тереть краски, натягивать холсты, сколачивать подрамники. Мне нужен лишь кусок хлеба и крыша над головой.

Тео со вздохом отложил книгу.

— А где вы возьмете денег, чтобы начать такое дело? Деньги, чтобы открыть галерею, деньги, чтобы снять дом в деревне, деньги, чтобы кормиться художникам?

— Да вот они, деньги, я их принес! — воскликнул папаша Танги. — Двести двадцать франков. Все, что я скопил. Возьмите их, господин Ван Гог! Для начала это сгодится.

— Лотрек, ты человек рассудительный. Что ты скажешь обо всей этой дурацкой затее?

— Я думаю, что это чертовски хорошая затея. Ведь сейчас нам приходится бороться не только со всем Парижем, но и друг с другом. А если бы мы смогли выступить единым фронтом…

— Прекрасно. Вот ты богатый человек, — ты поможешь нам деньгами?

— Ну, нет! Если колония будет жить на вспомоществование, она утратит всякий смысл. Я внесу двести двадцать франков, ровно столько, сколько и папаша Танги.

— Какое безумие! Если бы вы хоть чуточку понимали, что такое торговля…

Папаша Танги бросился к Тео и схватил его за руку.

— Дорогой господин Ван Гог, не говорите, что это безумие, умоляю вас. Это великолепная идея! Вы должны, вы непременно должны…

— Теперь уже поздно идти на попятный, Тео, — сказал Винсент. — Мы все решили за тебя. Мы вот только соберем немного денег и сразу назначим тебя управляющим. Ты должен будешь распрощаться с Гупилем. Ты покончишь со своими хозяевами навсегда. Теперь ты управляешь коммуной художников.

Тео провел рукой по глазам.

— Это все равно что управлять стаей диких зверей!

На следующий день, придя с работы, Тео увидел, что его квартира битком набита взволнованными, разгоряченными художниками. В воздухе столбом стоял синий дым, звучали громкие, тревожные голоса. Посредине комнаты на хрупком изящном столике восседал Винсент, главный церемониймейстер.

— Нет, нет! — кричал он. — Никакой платы. Никаких денег! Мы на целые годы вообще забудем, что такое деньги. Тео станет продавать наши картины, а мы — получать пропитание, жилье и материалы для работы.

— А как насчет тех художников, чьи картины никто не купит? — спросил Сёра. — До каких пор мы будем содержать их?

— До тех пор, пока они пожелают оставаться у нас и работать.

— Что ж, превосходно, — проворчал Гоген. — К нам хлынут ничтожные мазилки со всей Европы!

— А вот и господин Ван Гог, — объявил папаша Танги, увидев, как Тео тихонько вошел и прислонился к двери. — Крикнем «ура» в честь нашего управляющего!

— Ура Тео! Ура Тео! Ура Тео! — в один голос закричали художники. Все были взбудоражены до крайности. Руссо непременно хотел узнать, сможет ли он давать в колонии уроки игры на скрипке. Анкетен говорил, что он задолжал за три месяца хозяйке квартиры и что лучше бы подыскать дом в деревне не мешкая. Сезанн утверждал, что член коммуны имеет право тратить свои деньги, если они у него есть.

— Нет, это разрушит нашу коммуну! — возражал Винсент. — Мы должны делить все поровну!

Лотрек любопытствовал, можно ли будет жить в колонии с женщинами. Гоген твердил, что необходимо обязать всех членов коммуны писать хотя бы по две картины в месяц.

— Тогда я не пойду в колонию! — кричал Сёра. — Я пишу одну большую картину в год!

— А как быть с материалами? — спрашивал папаша Танги. — Давать ли мне одинаковое количество красок и холста на неделю каждому художнику?

— Что вы, что вы, конечно, нет! — воскликнул Винсент. — Все мы будем брать столько материалов, сколько потребуется, не меньше и не больше. Точно так, как хлеб, как пищу.

— Да, а куда мы станем девать денежные излишки? Потом, когда начнем продавать картины? Кто будет получать прибыль?

— Никто не будет получать прибыли, — отрезал Винсент. — Как только у нас скопится немного денег, мы снимем второй дом в Бретани. А потом еще один — в Провансе. И скоро у нас появятся дома по всей стране, мы станем переезжать с одного места на другое.

— Ну, а как относительно дорожных расходов? Мы будем ездить за счет прибылей?

— И много ли мы сможем ездить? Кто будет решать это?

— А вдруг на лучший сезон в один дом съедется слишком много художников? Кому тогда убираться оттуда и ехать на север, скажите мне?

— Тео, Тео, ты — управляющий. Разъясни нам все по порядку. Все ли могут вступить в коммуну? Или же число членов будет ограничено? Должны ли мы писать по какой-нибудь единой системе? Будут ли у нас в доме натурщики?

Разошлись художники только на рассвете. Жильцы нижнего этажа выбились из сил, стуча метлой в потолок. Тео лег спать около четырех, но Винсент, папаша Танги и несколько наиболее горячих энтузиастов обступили постель Тео и убеждали его заявить Гупилю об уходе с первого числа следующего месяца.