Жажда всевластия - [99]

Еще год назад гуманисты пугали обывателей жупелом ИИ, полгода назад люди действительно страшно испугались и были готовы на многое, даже два месяца назад, когда всем стало ясно, что гуманистов использовали как половую тряпку, у них все равно появлялись новые сторонники, которые не любили компьютеры и боялись их власти. Была надежда на разворот ситуации, на войну между самими ИИ. Но сейчас все мещане планеты, все бюргеры, почти все люди той или иной степени предприимчивости выстраивались в очередь за счастьем. Им пообещали вечность, они смогут перейти на сторону сильнейшего, когда-нибудь примкнуть к элите, войти в этот круг избранных. Просвещение масс, обогащение разумом тех блаженных, что нищие духом, — от этого нет противоядия.

Те, кто остался в комнатке, вели сейчас арьергардные бои, как терпящая поражение, отступающая армия должна прикрыть отход командующего, вытащить раненых, заложить партизанские базы. Для этого надо пугануть врага последними снарядами, огрызнуться, сделать вид, что ты еще можешь драться.

Перун, так раздобревший за последние месяцы, что только просторная рубаха и образ толстого купца удерживали его от курса похудания, монотонным голосом зачитывал список вновь учрежденных общин.

— Никопольская, взяли идеологию степняков, назвались новыми половцами. Сейчас это только наметки, человек тридцать активных. Думают откупить несколько полей в разных районах области и устроить маленькое кочевье — разжились десятком юрт. По-моему— идиотизм. Большие конные гонки хотят проводить в Аскании-Нова, но разрешения пока нет. Финансовая база плохая.

Горно-Алтайская — им проще, это почти туристический курорт, думают жить за счет этого. Есть подробный список, сорок шесть человек состава. Заселяются когда потеплеет, сейчас организовываются, и десяток плотников им срубы ставит. Хотят совсем отказаться от электроники и просят содействия в налаживании бумажной бухгалтерии.

Тульская община — здесь все хорошо: хотят делать что-то вроде города мастеров и жить с художественного оружия. Шестьдесят семей, больше двухсот человек. Опять-таки требуют наладки бумажной переписки и координации с другими. Иначе говорят, что не смогут отказаться от компьютеров.

Абхазская компания. Тут все много хуже, только энтузиазм. Точного состава нет, тоже хотят жить с туризма. Без машин не обойдутся.

— А по моему мнению, пусть пользуются на здоровье, — возразил ему чистый и юный голос. — Лишь бы дети не понимали, что это. Пусть для них машина станет сказочным ящиком. Остальное само собой устроится.

Место Прокопия в совете четырех занял молодой человек самой хмурой и неприветливой внешности, которого трое остальных именовали Лавром. Его мрачный вид объяснялся достаточно просто — все его татуировки, проколы и пирсинговые изыски были выведены и вылечены меньше чем за неделю, а это была не слишком приятная процедура, раздражение от которой он с трудом в себе подавлял. Одно сращивание раздвоенного языка, к которому уже почти привык, может выбить из колеи любого. Бывший человек-варан теперь имел вполне благообразную внешность. Место на резном стульчике досталось ему вследствие более запутанных причин.

Всеобщее поражение гуманистов, расколы и бесперспективность все-таки выбили их в маргинальную область — на край электората, как любил грустно шутить Святополк. Что же хорошего может быть там, где царит нетерпимость и всегда готова вспыхнуть истерика? Согласие в этой крайности и есть самая привлекательная черта маргиналов. Никому не надо объяснять очевидных вещей: если человек пришел на собрание гуманистов, он явно не любит компьютеры. Он готов уничтожать железо по поводу и без повода. Обыкновенному жителю пригородного коттеджа, да и хорошей квартиры, которому давно не приходится мыть автомобиль и чинить окна, доказать вред роботов почти невозможно — именно они делают вместо него эту работу. Потому раньше приходится изображать добропорядочность и не обещать сжечь все электронные мозги в первой попавшейся мусорной урне.

Сейчас это было уже не нужно — бюргеры отвернулись от гуманистов, средний гражданин не простил им того призрака хаоса, который явился ему осенью. Потому взрывы серверов, или перерубание кабелей, или даже уникальный случай с хакерской диверсией на спутнике (повредили не программы самого аппарата, а его ремонтного придатка — ох он им и починил...) не портили их репутации, а только укрепляли авторитет. Правда, они очень, очень редко удавались. Получился образ яркий, жертвенный, героический, хоть и понятный только своим людям. Как следствие пришли к гуманистам другие сторонники, не такие многочисленные, но абсолютно не щепетильные. Их малая щепетильность, однако, нуждалась хотя бы в небольшой политической огранке — партия не оставляла надежд властвовать над умами почти всего народа. Из-за этого Лавру пришлось отказаться от большинства фенечек, фишек и примочек, что украшали до этого его внешность.

— Тут размывается генеральная линия, — возразил Фрол, которого потрясения последних месяцев превратили из осторожного и трусоватого реалиста в сухого догматика, цепляющегося за старые истины и тезисы в попытке сохранить авторитет. — Вычисления и создание образов человек должен выполнять сам. Только машины с непосредственным вводом информации — и чтобы были не умнее калькулятора.