Жажда всевластия - [14]

Глава 4 Докомпьютерная эра

1990-2001 гг.

От своей тени можно убежать только в темноту.

Слова неизвестного мудреца

В старых мемуарах принято перед воспоминаниями своей судьбы описать историю своего рода. Генеалогическое древо меня никогда особенно не интересовало, и я с трудом вспоминаю имя хоть одного своего прадеда. Незадолго до моего рождения, кроме родителей, в семье были два деда и бабка по материнской линии. Дальние родственники отдалились настолько, что о них почти ничего не было слышно.

Чем занималась семья? Наукой. Университеты, институты и академии столицы были исхожены ими вдоль и поперек, масса друзей и знакомых заседала в деканатах, ректоратах и секретариатах. Коренная московская техническая интеллигенция, почти что династия. Родители занимались кристаллографией, учились на одном курсе, и их встречи окончились обычным студенческим браком. Оба без лишних нервов поступили в аспирантуру, хотя чересчур блестящей карьеры им не пророчили. Как я сейчас понимаю, по тем меркам жили весьма неплохо, в своих квартирах, на всю родню приходилось две машины, одна из которых, правда, была настолько старой, что почти никогда не покидала гаража, и ее починка была постоянным увлечением деда.

Все так бы и продолжалось, и родиться мне в обычной семье советских интеллигентов, если бы не начавшиеся перемены. Катастройка, эта попытка неудачливого пятнистого управленца модернизировать ржавый административный механизм, не удалась. Данные людям свободы как-то незаметно сменялись всеобщим брожением умов и призраком развала страны. Эдакий коктейль из легализованных страшилок, предрассудков и околонаучных гипотез произвел странное впечатление на родителей. Одно из модных увлечений образованных людей тех лет — экология — в сочетании с каким-то подсознательным страхом перемен совершило в их умах переворот. Они захотели природу не только сохранять, но с ней слиться, переехав куда-то в глушь. Первоначально это было чем-то вроде навязчивой идеи из рода тех заведомо неосуществимых мечтаний, которые есть у каждой семьи. Все ограничивалось покупкой журналов и одалживанием литературы, спорами со знакомыми и вечерними разглагольствованиями. В детстве мне часто описывали эти разговоры, и я почти видел, как отец, кряжистый блондин, только начинавший тогда полнеть и еще не отпустивший бороды, сидел рядом с мамой, синеглазой и стройной, они смотрели телевизор и говорили, говорили.

Но судьбе иногда угодно воплощать наши мечты в жизнь самыми причудливыми и страшными способами. Той весной, когда мое появление на свет было делом нескольких месяцев, одна из подростковых банд, расплодившихся в больших городах, насмерть забила бабушку, такую же стройную, как мама, но к тому времени совершенно седую старушку. Подобные сообщения скоро станут довольно частыми в криминальных хрониках, к ним привыкнут и перестанут замечать, но тогда это еще было чем-то страшным. Жуткая и нелепая смерть из-за приглянувшейся пьяной компании сумочки, которую отыщут в каком-то притоне и вернут нам меньше чем через неделю. Суд никого не утешил. Еще не кончилось лето, как от тоски, последний раз перебрав мотор своего «запорожца», умер дед.

Родители, никогда не увлекавшиеся религией люди, оказались в положении человека, который, начитавшись «Апокалипсиса», в каждом событии видит приметы надвигающегося конца света. Они твердо решили, что все непременно закончится переворотами, гражданской войной и полной разрухой. Если смотреть хроники тех лет, то именно так можно и подумать: надвигалось смутное время, и смута эта была не внешняя или какая-то далекая — казалось, с ума сходят люди, которые до этого всю жизнь положили, чтобы доказать окружающим свое здравомыслие. Родители часто вспоминали какого-то Шокатарева, судя по их описаниям, двуличного и подлого субъекта, который много лет числился приличным человеком и состоял в друзьях семьи. Приблизительно в то же время он вдруг откопал в своей родословной дворянские и купеческие корни, почти целиком забросил научную работу и занялся продажей мелкого антиквариата, что скупал у старушек, пользуясь своей академической внешностью. В свободное от этих дел время ходил на митинги, распространял самые идиотские слухи и требовал от всех знакомых, чтобы к нему, как к дворянину, обращались только на «вы». Другие коллеги по работе, не желавшие так радикально менять образ жизни, быстро выкидывали из головы идеалы и теперь видели в студентах не столько учеников и наследников традиций, сколько источник наживы.

При этом были бесконечные очереди за каждой мелочью, ежедневная нервотрепка и ссоры с людьми по малейшему поводу. Уезжать «за кордон» не было ни желания, ни возможности, да и смысла тоже. Там было все то же самое. Соответственно, начали работать над выездом из Москвы.

Отец, уладив последние дела с похоронами, продал освободившуюся квартиру вместе с гаражом и «запорожцем», особо не заботясь о цене. После чего укатил на «жигулях» в северном направлении. Вологодская область, полувымершие деревеньки между Великим Устюгом и Северными Увалами представлялись идеальным местом для срастания с природой и пережидания неспокойных времен. Здесь никто ни от кого не хотел отделяться, местное население воспринимало все довольно добродушно, можно было жить натуральным хозяйством, а при крайней нужде уйти в лес. Отец присмотрел такую деревню, еще в 60-х объявленную неперспективной, купил за смешные деньги освободившийся, редкий для села двухэтажный сруб и успел в столицу к моему появлению на свет.