Жажда возмездия - [22]

Фьора порывисто обняла за шею свою старую гувернантку и поцеловала ее:

— Вы всегда находите для меня нужные слова, моя дорогая Леонарда. Напоминайте мне, чтобы я вам почаще говорила, как сильно я люблю вас!

— Это очень приятно слышать. Раз вы находите, что в моих словах есть какое-то зерно, тогда послушайте вот что: уже очень поздно, и вы падаете с ног. Идите спать!

Утро вечера мудренее, а завтра мы наведем порядок в своих мыслях. Во всяком случае, мои мысли очень нуждаются в этом.

Утром следующего дня весь квартал бурлил, и его шум доходил до благородных домов и до цехов оружейников на улице Форш. Увидев, что дверь дома дю Амеля широко распахнута, одна соседка, давно сгорающая от любопытства, осмелилась войти туда, спросив сначала несколько раз, есть ли кто дома, но ответа не получила.

Через несколько минут она вылетела оттуда как ошпаренная, издавая дикие вопли, которые сразу же разбудили всех, кто еще спал, и привлекли огромную возбужденную толпу, в первых рядах которой можно было увидеть Шретьенноту. Она громко что-то говорила, размахивая руками, и рассказывала каждому встречному о ночном приключении ее покойного Жане, прибавляя кое-что от себя.

— Так скоро она и нас впутает в свои истории, — проворчал Деметриос, увидя, что болтушка уже три раза указала на их окна.

Он отправил Эстебана за Шретьеннотой, чтобы та не забывала своих обязанностей по дому. Она без слов позволила увести себя, но хозяйством все же заниматься не стала. Высунувшись по пояс из окна комнаты Фьоры, она наблюдала за происходящим с жадным интересом. Ей ни в коем случае не хотелось пропустить прибытие судьи и других официальных лиц. Видя это, Леонарда пожала плечами, взяла корзину и пошла на рынок, не забыв, однако, предварительно закрыть на два оборота комнату, в которой отдыхала несчастная, вырванная Фьорой из ада.

Великодушной от природы Леонарде, однако, не очень нравились частые напоминания Фьоре о прошлом, потому что она желала, чтобы та забыла о нем.

Слава богу, Кристоф де Бревай пошел своей дорогой, а, прошедшей ночью Фьоре не пришлось пролить чужую кровь, отчего Леонарда испытывала большое облегчение. Дю Амель умер от страха, убитый тяжестью собственных грехов, но теперь появилась эта девушка, немая и, может быть, слабоумная, которую придется прятать, что будет нелегко, и которая ляжет тяжелой обузой на плечи восемнадцатилетней женщины.

Леонарда вернулась с рынка обеспокоенной. Повсюду только и говорили о смерти советника герцога и о смерти его слуги Матье, которого нашли зарезанным в нескольких шагах от его комнаты. Что же касается слуги Клода, то тот исчез, и это было единственной причиной для того, чтобы обвинить его в двойном преступлении, хотя на теле дю Амеля не было найдено никаких следов насилия. Зато сундуки и ящики хозяина дома были тщательно обысканы и опустошены.

Трудно было себе вообразить, что же произошло на самом деле. Вернувшись поздно ночью и увидя с облегчением, что дверь была открыта, Клод, который, быть может, испугался, что его заподозрят в смерти своего хозяина, решил, что проще было сбежать с тем, что ему удалось найти, и убить своего собственного брата, чтобы не делить с ним награбленное. Что же касается пленницы, то никто о ней не говорил, потому что никто не знал о ее присутствии в доме. Но все же она представляла собой опасность. Могли возникнуть разговоры о появлении в доме какой-то странной женщины. А сплетни были специальностью Шретьенноты. Конечно, Эстебан строго-настрого запретил этой женщине входить в свою комнату под предлогом одной очень тонкой работы, которую он там якобы начал. Но сколько времени можно было держать любопытную кумушку на расстоянии?

Поэтому, едва войдя в дом, Леонарда поставила тяжелую корзину на кухне и пошла сгонять Шретьенноту с места наблюдения — правда, смотреть уже было больше нечего. Она приказала служанке почистить овощи для супа, а сама поспешила поделиться своими опасениями с Деметриосом, которого нашла в его кабинете.

Тот что-то писал в этот момент.

По привычке, грек выслушал ее, не промолвив ни слова, и, когда она закончила, он встал и начал прохаживаться по ковру туда и обратно.

— Что нам делать? — спросила Леонарда. — Бог свидетель, что мне жаль эту бедную девочку, но мы не можем же прятать ее вечно, да и здесь мы не навсегда.

Так что?

— Честно говоря, я тоже не знаю, как надо действовать, — признался он. — Лучшим выходом было бы отдать несчастную в ближайший монастырь, как только она поправится. Но монастырь требует приданого, а это такие расходы! Мы не можем этого себе позволить. Золото Лоренцо де Медичи быстро тает, а нам еще предстоит встреча с королем Людовиком. С другой стороны, если эта девушка действительно дочь господина, умершего этой ночью, она ведь должна стать его наследницей?

— Есть ли способ потребовать наследства от ее имени, не рискуя быть обвиненным в убийстве?

— Можно попробовать, но надо еще убедиться, что она действительно его дочь.

— Что же делать? Она ведь немая.

— Это еще неизвестно, ведь она издает какие-то звуки… Когда-то в Египте я видел женщину, потерявшую дар речи после сильного испуга. Один имам, учению которого я следовал, вернул ей его. Учитывая, что пережила несчастная, можно предположить, что то же самое случилось и с ней. Я проведу необходимое обследование, как только она немного окрепнет. В любом случае, мадам Леонарда, я предприму все, чтобы мы как можно раньше уехали отсюда. Нельзя, чтобы Фьора вновь окунулась в нездоровую атмосферу этих старых драм.