Жажда справедливости - [16]
Как создать систему, при которой свободная торговля и нажива перестанут служить стимулом для людей?
В стрельнинских происшествиях содержались крупицы истины, натолкнувшие его, правда, не сразу, на поразительные выводы, которые на первый взгляд и не вытекали из глупой истории с чайными.
Вечером после ареста Дергунова, пережив невероятный взлет и торжество, он принялся за подробное изложение своих командировочных впечатлений, адресуясь, как обычно, в комиссариат. Точно, как до революции, когда профсоюзная ячейка и фабрика заменили ему отца и мать, так и сейчас едва знакомые члены коллегии заменили ему друзей и родственников. Не с кем больше поделиться, и никому его горькие думы, кроме них, не нужны и не интересны. Он ощущал настоятельную, почти вдохновенную потребность высказаться перед ними.
«Не будет хвастовством утверждать, — старательно вывел Крюков, — что мы достигли громадных успехов. Весь север, вся Новгородская, Псковская и Олонецкая губернии обезврежены от спекулянтов и свободных торговцев хлебом, которые сами его не выращивают. Обозы мешочников везде — и в средней полосе России, и на Волге, и на Урале, и в Сибири, и у нас — есть бич и компрометация продотрядов — организованной силы пролетариата.
У нас, к счастью, мешочников меньше, чем в целом по стране. Продотряд есть государство, мешочник же по природе коммерсант, а по духу авантюрист. Вздувание цен на совести этих прохвостов, и вопли о свободной торговле подхватываются и разносятся ими.
Что получает крестьянин от мешочника взамен? Товары? Нет! Бумажки, нередко царские, „керенки“, и все. Инструктор тов. Чернопятов, которого я однажды встретил в Лодейном Поле, рассказывал, как мешочники на тридцати телегах подстерегли баржу с хлебом возле Самары, и как они набросились на мужиков и обглодали в один момент. Мешочник — не крестьянин, хотя и маскируется разными способами под него. Крестьянин никогда не покинет родную избу, родную почву. Мешочник — враг крестьянина. Он путешественник со взяткой в кармане, гад и нечистота, третий лишний. Крестьянину нужно промышленное изделие, а следовательно, ему не обойтись без связи с государством. Мешочник создает лишь иллюзию свободной торговли, потому что крестьянину ни купить, ни продать пока негде.
Рабочий всегда получит паек, если продукты завезли в государственные распределители. Кооперативные закупки также надо производить в интересах строго регламентированного потребления. Трудящийся никогда не сомневается, что его накормят или хотя бы он не умрет с голода, когда продукты есть в наличии на центральных пунктах.
На севере с хлебом хуже и борьба за него жестче, чем на Украине. Но рабочий в городах там голодает неизмеримо больше, потому что посреди пшеничного и кукурузного изобилия еще свирепствует свобода торговли. Рынок завален продуктами, а купить их на мизерную зарплату пролетарский элемент не в состоянии. Харьков и Донбасс тому разительные примеры. Буржуй обменивает барахло на овощи и фрукты у мешочника. Вот и получается, что рабочий и крестьянин устранены, а мешочник и буржуй обогащаются и лопаются от сала. То же явление наблюдается и на востоке страны. Я слышал, что в Сибири мешочники торгуют хлебом на вынос, пересекая линию фронта и курсируя без опаски туда-сюда».
Обрушив на членов коллегии яростную филиппику против мешочников и спекулянтов, Крюков не без колебаний подступился к формулировке мер по преодолению кризиса. Он на мгновение опять вообразил утомленные и оттого кажущиеся постными лица Тункеля, Вальцева и Скокова — и отложил перо. Достойно ли упрекать старших товарищей? А сам он справился бы с возникшим положением, если бы возглавил руководство?
Подавив мимолетную слабость, он напомнил себе, что промахи настоящие большевики должны исправлять честно и сообща и что критика и самокритика — движущие силы революции.
«Значит ли, что мы здесь, то есть я имею в виду на севере, святые и не допускали искривлений? — взвешивая каждое слово, осторожно начал Крюков. — Нет, мы допустили очень много ошибок из-за спешки. Одну ошибку нельзя оправдать, и я о ней скажу особо, чтобы не повторить ее в будущем.
Опыт свидетельствует, что, уничтожая свободную торговлю, мы уничтожаем кровопийц, которые пытаются держать нас за горло. Но прежде всего мы должны добиваться централизованных поставок и справедливого распределения продуктов. Наша ошибка заключалась в том, что мы нарушили порядок очередности кое-где и сознательно. Сначала уничтожили свободную торговлю, а затем принялись за распределительную политику. Случай в Стрельне полностью подтверждает мои слова. В нем, как в капле воды, отразились наши неудачи.
Нельзя седлать лошадь с хвоста и распределять то, чего нет. От этого выигрывают только бюрократы и ловчилы типа Пирятинского. Сначала организуй — потом ликвидируй. Нельзя мелкие продуктовые проблемы сравнивать с переходом, например, Путиловского завода, то есть производства, в руки рабочих и крестьян. Иначе сами развалим систему и выкупаем офицерье в нашей, пролетарской крови.
Понимаю, что делаю далеко идущий и, быть может, преувеличенный вывод, но прибегаю к такому приему с целью заострить проблему и готов отвечать перед коллегией и коллективной совестью комиссариата, ибо моя преданность революции заставляет высказаться нелицеприятно и до конца. Я твердо уверен, что на пороге хлебных магазинов с двадцатью сортами булок будут мучительной смертью умирать люди с голода, если мы не наладим правильную распределительную систему, опробованную на нашем советском Севере.
Новая книга известного современного писателя Юрия Щеглова посвящена одному из самых неоднозначных и противоречивых деятелей российской истории XIX в. — обер-прокурору Святейшего синода К. П. Победоносцеву (1827–1907).
До сих пор личность А. Х. Бенкендорфа освещалась в нашей истории и литературе весьма односторонне. В течение долгих лет он нес на себе тяжелый груз часто недоказанных и безосновательных обвинений. Между тем жизнь храброго воина и верного сподвижника Николая I достойна более пристального и внимательного изучения и понимания.
В книгу Ю. Щеглова вошли произведения, различные по тематике. Повесть «Пани Юлишка» о первых днях войны, о простой женщине, протестующей против фашизма, дающей отпор оккупантам. О гражданском становлении личности, о юношеской любви повесть «Поездка в степь», герой которой впервые сталкивается с неизвестным ему ранее кругом проблем. Пушкинской теме посвящены исторические повествования «Небесная душа» и «Святые Горы», в которых выведен широкий круг персонажей, имеющих непосредственное отношение к событиям последних дней жизни поэта.
Собственная судьба автора и судьбы многих других людей в романе «Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга» развернуты на исторической фоне. Эта редко встречающаяся особенность делает роман личностным и по-настоящему исповедальным.
На страницах романа «Вельможный кат» писатель-историк Юрий Щеглов создает портрет знаменитого Малюты Скуратова (?-1573) — сподвижника Ивана Грозного, активного организатора опричного террора, оставшегося в памяти народа беспощадным и жестоким палачом.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.