Жажда справедливости - [14]

— Ну, ну, — подивился Вальцев, — посмотрим летом на ваши успехи.

Член коллегии и председатель дисциплинарной тройки Оскар Тункель пригласил замзава Иногороднего отдела Скокова в кабинет.

— Слушай, Ваня, — сказал он мрачно, — снимай своего протеже с бабьего насеста и гони на трое суток в город Красный. Честью клянусь, что не больше недели он там проваландается. Некого послать, ей-богу. Крупную птицу зацепили. Вот поинтересуйся у Вальцева.

Вальцев как раз переступал порог. Хоть они были близкими друзьями, но спорили и даже ругались по любому поводу до остервенения, одновременно призывая друг друга в свидетели. Вальцев, мол, не даст соврать! Оскар правду-матку режет и никогда не лжет!

— Жаль, — сморщился Вальцев. — Парень вроде бы на Лиговке пришелся ко двору. Нельзя ли все-таки найти кого?

— То трое суток, то неделя, — недовольно промямлил Скоков. — Еще шлепнут, с кем я останусь?

— Некого мне искать и негде! — закричал Тункель, произнося слова и фразы слитно. — Всевразгонераненыиубитыилибольнытифом… — Здесь он запнулся и затем проследовал в нормальном темпе: — Обсуждению не подлежит, товарищ Скоков. Выполняй, пусть я и солидарен с Вальцевым, что твой Крюков пришелся на Лиговке ко двору. Не разложился, не скурвился, а наоборот. Мастерскую там для проституток с Кашпурчаком организовал. Прямо-таки розовый сон Веры Павловны. Ты направь ему в помощь еще стажеров, чтоб не заглохло.

— Какой Веры Павловны? — забеспокоился Скоков. — Что на Обводном канале малину держала?

Тункель мрачно уронил:

— Нет, это совсем другая. После побеседуем. — И он повернулся худощавым, крепко сбитым корпусом к Вальцеву. — Я настаиваю на отстранении и немедленном расстреле Зильбера. У партии собственные законы, Вальцев, и игнорировать их ради тебя нет смысла.

Скоков по опыту знал, что ничего хорошего сейчас не произойдет, возражать бесполезно, и тихо убрался в коридор. Вечером он телефонограммой вызвал к себе Крюкова.

— Все! — резанул грозно, почти как Тункель. — Наотдыхался. Хватит тебе за юбками гоняться да жиреть на пайковых харчах. Поезжай-ка в Красный и разбери жалобы… Да перед поездкой приоденься. Вальцев обращал внимание, что бродишь по коридорам, как оборванец. Вот тебе ордер на реквизированное. Кожанку заведи, краги, фуражку какую-никакую. К серьезным людям вход иметь будешь. А то на попрошайку смахиваешь, а не на наркомвнудельца.

— Я реквизированного носить не желаю. Зарплату вперед дайте, я куплю на толкучке, — ответил Крюков.

— Чего ты такой принципиальный? Где я тебе возьму зарплату, да еще вперед? — рассердился Скоков. — Один ты правильный, а все жулики?

— Мне и так не холодно, — усмехнулся Крюков, подобрав со стола мятые бумажки.

Затем он подал начальнику руку и после пожатия направился к двери.

— Погоди, — догнал его Скоков и притянул к себе. — Ты что? Сдурел? Тебе власть выделяет, а ты своим отказом и ее обижаешь, и нас оплевываешь, своих товарищей.

— Я никого не оплевываю, но для себя я сам власть, товарищ Скоков. — И Крюков распахнул тяжелую половинку. — Ясно?

— Ну, не хочешь — не надо. Будь здоров. А ты, часом, не сектант, не раскольник? — И Скоков зло засмеялся. — Ну ладно, не сердись.

Оставшись один, он попытался восстановить в памяти облик строптивого подчиненного, но ничего, кроме потрепанной шинели, рыжих разбитых сапог и пары голубых, с птичьим выражением глаз, так и не сумел вообразить. Глаза смотрели немигающе, настороженно и внимательно. Немного удивленно. Как у голодной вороны. Они как бы заслоняли прочие черты, и Скоков решил при очередной встрече, не откладывая в долгий ящик, разобраться в Крюкове детальнее.

Странный, ей-богу, товарищ!

А в Крюкове, по сути, ничего странного не было. Просто характер мужал от задания к заданию. Мнение его теперь не зависело от настроения старших по должности, то есть того же Скокова. Оно не зависело ни от служебных постов обвиненных, ни от их родственных связей, ни от классового происхождения. Прежде каждый человек, принявший революцию, вызывал у Крюкова симпатию, и он изменял отношение лишь под давлением неопровержимых улик. Командировка в Красный впервые свела его с личностью, умело сосредоточившей в своих руках немалую власть. Обычное перечисление всяких постов, занимаемых Аристархом Васильевичем Дергуновым, приводило в недоумение. Однако факт оставался фактом. Через год с небольшим после революции комиссар в сером френче и шевровых кавказских сапожках получал зарплату — и Крюков это выявил по ведомостям доподлинно — как военком, председатель партийной ячейки и чрезвычкома, глава следственной комиссии и старейшина госпитального совета. Иными словами, Дергунов добился того, что ему передали в масштабах города всю центральную власть.

В сопроводиловке к первичному компромату Крюков с возмущением вопрошал Скокова: «Неясно, каким образом подобное могло произойти? Прошлые мои клиенты, включая председателя сельсовета из Лесных озер, — божьи коровки против здешнего лжекомиссара. Как гражданину Дергунову удалось сконцентрировать такую власть в нарушение существующих правил и партийной политики?

Воздавать должное испытанным борцам за дело революции важно и необходимо, но признание заслуг — одно, а передача власти в одни руки — иное и опасное недомыслие. Да и воздавать должное нельзя через год работы или два, а Дергунова прислали сюда всего-то ничего — летом 1918 года!»