Жажда - [12]

Капитан Борнемиза, на которого семья Моц возлагала последние надежды, вернулся из Будапешта и, вместо того чтобы как-нибудь отблагодарить Михая — ведь как-никак тот спас его добро, — заявил, что Михай может складывать пожитки и убираться. Капитан жаловался, что сам остался нищим у разбитого корыта. Он продаст имение какому-то фабриканту и будет ждать лучших для венгров времен.

— Лучше бы ты оставался дома, Моц… У вас провели там аграрную реформу. Вчера я разговаривал в кафе Прецлера с графом Зэкени из Сату Маре… Приехал оттуда в чем был… Ваши румыны оказались поумнее нас, иначе и у них бы красного петуха пустили… Подумай только, в Будапеште меня арестовали как заложника… Если бы не…

— Да покарает вас бог на этом самом месте, — пронзительным, почти детским голосом закричал Михай и бросился бежать по берегу Тиссы в поисках места, где бы утопиться. «Дети большие, сами заработают себе на хлеб», — думал он.

Здесь и нашла его Анна. Она присела рядом, опустив подбородок на колени, и, не глядя на мужа, заговорила как будто с волнами реки:

— Не надо, Михай. Что пропало, то пропало… У нас осталось еще три коровы, шесть откормленных свиней, мебель… Продадим все и купим земли, сколько сможем… Не убивайся. У нас еще есть сила, слава тебе господи…

В январе 1920 года, в морозный солнечный день, семья Моц отправилась на родину. Дочери расплакались, глядя на прощание на Тиссу, подернутую мелкой рябью, степь, домик, где они выросли, пустынный двор, полуразрушенную снарядами усадьбу, откуда поденщики выносили мебель и вещи капитана Борнемизы.

В Араде они продали скотину, мебель и все лишнее, выручив кое-какие деньги.

Михай не чувствовал больше никакой радости при мысли о возвращении в родное село. Сердце его не дрогнуло и тогда, когда он увидел возвышавшуюся среди древних развесистых каштанов колокольню деревенской церкви. Они проехали по улице, сопровождаемые любопытными взглядами крестьян, которые не узнали их, и спустились к берегу Теуза. Вскоре показался их ветхий домишко с забитыми гнилыми досками окнами, с полуразвалившейся от дождей, снега и зноя крышей. Высокие — выше пояса — сорняки завладели двором. При виде этого запустения Эмилия закрыла лицо руками и громко зарыдала. Анна отвесила ей звонкую пощечину.

— Не вой. Руки не отвалятся, если поработаешь, как работали мы с отцом.

На небольшую сумму вырученных в Араде денег они приобрели четыре югэра земли у цыгана Крейцера, получившего ее во время раздела поместья эрцгерцога. Цыган вернулся с фронта помешанный. Он расхаживал по селу с важным видом и непрерывно командовал и ругался по-немецки. Целый месяц он был бессменным гостем корчмаря Лабоша, пока не пропил все деньги и не принялся за старое ремесло — месить глину на кирпичи. Анна посылала Михая повсюду в надежде, что и им достанется четыре югэра за погибшего на фронте Тодора. Но четыреста югэров, оставшихся от поместья эрцгерцога, после раздела скупил барон Папп де Зеринд, опередив католическую церковь, которая тоже хотела наложить на них руку.

На деньги, оставшиеся от покупки земли, Михай починил дом. Плотник Цуля приходился им родней, и ремонт обошелся недорого. Моцы чувствовали себя чужими в селе, многие из их прежних знакомых давно уже умерли. Миклоша как-то утром вытащили замерзшим из реки.

Анна не жаловалась на судьбу. Сама скосила сорняки во дворе, побелила дом, вскопала и засадила огород, развела кур.

Зато Михай окончательно обленился — не хотел браться ни за какую работу, а если и брался, то проходили часы, прежде чем он справлялся с ней. Когда приходило время выезжать в поле, он жаловался на боли в сердце. Младшему брату Михая — Думитру — Анна внушила, что они вернулись из Венгрии не такими уж бедными, как говорили на селе. Она намекала, что во время революции им удалось прихватить кое-какие драгоценности в усадьбах венгерских помещиков и все дело лишь в том, чтобы продать их. Думитру был работящим человеком, но забитым и обиженным судьбой. Полгода назад у него умерла от чахотки жена, оставив на руках двухлетнего Митруца. Жили они на одной с Моцами улице по соседству с лачугами цыган. Анна уговорила Думитру переехать к ним, обещая приглядеть за ребенком. На самом же деле она надеялась, что Думитру поможет им справиться с работой, так как на Михая было мало надежды. Целыми днями он просиживал под яблоней с библией в руках, но не читал, а равнодушно смотрел на спокойные воды Теуза, вереницы облаков, сине-зеленую полоску леса на горизонте. Он сидел так в забытьи до тех пор, пока в сердце не возникала острая боль и на глазах не навертывались слезы. Анна до поры до времени терпела, но потом не выдержала и напустилась на него. Но Михай только тупо посмотрел и ответил непонятно:

— Не мешай, я оплакиваю в сердце своем усопшего Тодора, который пребывает в лоне Авраамовом.

Напуганная Анна оставила его в покое. Ей очень повезло с Думитру. Покладистый и работящий, он трудился с зари до ночи в ожидании обещанного вознаграждения. И все-таки Анне приходилось разрываться на части. Эмилия училась в Педагогическом училище и через три года должна была стать учительницей. Аннуца служила на железной дороге и надеялась, что сможет сама купить себе все необходимое для свадьбы. Павла приняли в первый класс Коммерческого училища. Эмилия училась очень хорошо и каждые две недели писала, как ее хвалят учителя и какое блестящее будущее они прочат ей. Зато Павел учился плохо. Каждый месяц Анна ездила, чтобы повидаться с ним, и разговаривала с директором.