Жаворонки ночью не поют - [2]

Он родился в одном месяце с Ритой, всего на десять дней позже, что она, однако, использовала при каждом удобном случае, категорически изрекая: «Слушайся старших!» Дома их стояли рядом, семьи дружили из поколения в поколение, и, само собой разумеется, Рита и Паша росли, как родные.

В ноябре сорок первого им исполнилось по шестнадцать. Паша знал Риту как никто другой, и всё же не смог бы сказать, какая она: красива ли, умна, добра или зла. Он никогда над этим не задумывался — не было необходимости. И своё отношение к ней никак не определял, «слушался старших», да и всё. С первого класса носил её портфель в школу и обратно, на перемене доставал из ранца два яблока, себе и Рите, подолгу дожидался её, когда она после уроков ещё болтала с подружками у школьных ворот. Рита воспринимала всё это как должное, положенное ей по какому-то неписаному закону. И Паше никогда не приходила в голову мысль о том, что можно всё изменить, — ему это было просто не нужно.

Впервые он почувствовал что-то иное на новогоднем вечере. Уже полгода шла война, но здесь, в небольшом городке на Северном Кавказе, многое осталось таким, каким было в мирное время. Ночью по-прежнему зажигались огни в незатемнённых окнах — фронт был ещё далеко, и бомбежки не угрожали; по праздникам молодёжь высыпала на улицы, собираясь кучками у чьих-нибудь ворот. Вот и в школе, как обычно, решили устроить маскарад.

Готовиться к нему стали заранее. В физкультурном зале из угла в угол протянули самодельные «флажки», «комочки снега» из ваты на длинных нитках. Посередине, как всегда, стояла ёлка, на этот раз небольшая, но свежесрубленная, ещё источавшая острый запах хвои. Две лампочки на потолке, горевшие вполнакала, и слабенькая гирлянда на ёлке освещали зал тусклым светом, что в тот вечер даже придавало романтическую таинственность. Но самым настоящим сюрпризом на этом маскараде был… духовой оркестр! В городе временно стояла воинская часть, оркестр прислали оттуда, удовлетворив просьбу директора, но вместе с оркестром пришла и довольно большая группа молоденьких солдат, ещё не нюхавших пороха: командир считал, что разрядка перед отправкой на фронт им не помешает. Было и несколько младших командиров, лечившихся в госпитале и со дня на день ожидавших выписки.

Рита велела Паше явиться на бал-маскарад пораньше и ждать её. Он давно уже был в зале и томился бездельем. Нацепив широкий картонный нос с усами, стоял недалеко от двери, прислонившись к стене, и ждал, когда появятся Рита с Зойкой.

Оркестр заиграл вальс «Голубой Дунай», и в этот момент вошли они. Паша, улыбаясь, пошел им навстречу.

— О, маска, я вас знаю! — весело заявила Рита и, сняв шубку, кинула Паше на руки.

Она шагнула к ёлке, и Паше показалось, что перед нею все расступились. Рита была в голубом крепдешиновом платье и белых лодочках, которые будто сами вышли из бот, стоявших у Пашиных ног.

— Убери! — весело приказала Рита, и Паша поднял с пола боты.

Он добродушно улыбнулся: ну, теперь обеспечен занятием на весь вечер, ведь у Риты может появиться ещё тысяча желаний.

— Паша, можно около тебя положить? — Зойка пристраивала своё пальто с цигейковым воротником рядом на стул.

— Давай, — благодушно согласился Паша и, взглянув на неё, замер.

Да Зойка ли это? Длинные каштановые косы распущены, волосы уложены на манер барышень из девятнадцатого века. Тёмно-синее шерстяное платье, в котором она ходила на занятия, было теперь украшено белым, в синий горошек воротником и такими же манжетами, что подчеркивало строгость причёски и делало Зойку какой-то необычной, даже загадочной.

В классе Паша сидел чуть позади Зойки с Ритой в соседнем ряду. Поглядывая иногда на них, думал о Зойке: «Худая какая, шея вот-вот переломится» Неясное, минутное чувство, похожее на жалость, беспокойно шевелилось в нём, но так и не понятое им, быстро проходило.

Вид Зойки на вечере, что называется, застиг его врасплох. Неизвестно, сколько бы простоял Паша в приятном оцепенении, если бы не услышал удивлённый голос Зойки:

— Паша, ты чего?

— Я? Я…ничего.

— А куда Рита подевалась?

В самом деле, куда подевалась Рита? Паша, наконец, оторвал взгляд от Зойки и стал осматривать зал. Скоро он увидел Риту, которую подхватил один из солдатиков и кружил в вальсе. Паша стал наблюдать, как они танцуют. Её голубое платье летало вокруг ёлки, летали длинные светлые локоны, схваченные голубым бантом. Паша видел и чувствовал: Рите было хорошо, радостно, ей всё здесь нравилось — и ёлка, и оркестр, и её голубое платье, и белые лодочки. В какое-то мгновение он вдруг понял: самой себе она тоже нравилась. «Бе-е-зу-умно!» — мысленно произнес он, растягивая слово, как это делала Рита, а потом подумал: она такая счастливая, что ей никто не нужен.

Оркестр умолк, и танцующие стали расходиться по своим местам. Рита и солдат (жёрдочка в гимнастёрке!) остановились недалеко от Паши. Он не слышал, о чём они говорили, только видел её смеющееся лицо, видел, как солдат осторожно взял её под локоть и так же осторожно передвинул на три-четыре шага в сторону, где было поменьше людей. А Рита всё смеялась, слушая его, и при этом едва уловимым движением встряхивала головой. Её волосы взлетали на миг и тут же проливались золотыми струями на плечи, а над ними трепетал голубой бант.