Жарынь - [12]

VI

«Если бы мы могли каждый день быть справедливыми…»

Георгий Иванов, ноябрь 1971 г.

Коньово

Сельчане расчистили узкую полосу вдоль реки. Только начали копать ямы, как увидели, что в долину спускаются Милка и Керанов. Керанов в серых брюках, засунутых в короткие мятые сапоги, в кепке на поседевшей львиной гриве, с трудом одолевал спуск. Он всю жизнь прожил в селе, если не считать коротких отлучек в Русе, где он заочно учился на инженера-механика, а казалось, будто он с трудом ходит по деревенской земле. Керанов ежедневно в одно и то же время проходил короткое расстояние от своего дома, все глубже уходившего в землю с каждым дождем, и ремонтной мастерской. Там он по привычке бил в железное клепало и принимался ремонтировать машины. Сельчане помнили, каким он был до вражды, вспыхнувшей однажды летом между ним и Андоном Кехайовым. Тогда, в двадцать пять лет, он жил для людей, и никто не мог подумать, что он может впасть в отчаяние. Но вот все стали замечать, что с тех пор, как в кооперативе появилась Милка, грусть его начала таять.

Керанов и Милка спустились в долину, к свежевспаханной полосе, на которой уже было вырыто два десятка ям. Керанов посмотрел на народ, на кипучее утро и почувствовал, что его охватывает восторг, будто он присутствует при сотворении мира. Сельчане побросали кирки и лопаты в ямы и стали подходить к Керанову и Милке.

— Отдохнем, перекусим и, поплевав на руки, опять за работу, — сказал Маджурин. — Кто заслужил, подходи!

— А мы заслужили? — спросил Керанов.

— Надо посмотреть, — ответил Маджурин, а толпа со смехом повалила к меже, где пестрели узелки с едой.

Шутка поостудила радость Керанова, и тут он увидел, что ямы копают слишком близко одну к другой. Благодарный Маджурину за отрезвление, он подозвал Милку, и они отправились вслед за сельчанами к подножию холма. Там уже подшучивали над пареньком в шинели, длинным и тонким, как обструганный прут, с коротко стриженными волосами и белесыми пятнами на лице, напоминающими следы ожогов.

— Ну-ка, Бочо, ты все знаешь, — выкрикивал Ивайло, его ласковый от природы голос смягчал насмешку, вихор на лбу подпрыгивал, — ну-ка скажи, как наша работа, годится?

— А что, и скажу, небось, я не глупее других, — пыжился Бочо.

— Ума у тебя, как у курицы, — не унимался Ивайло.

— Ивайло, не приставай к парню, лучше объясни трудовому населению, чего ты испугался в день первой борозды, — сказал Маджурин.

— Бай Христо, не криви душой. Я тогда совсем зеленый был — разве не так? Старик мой, ты его знаешь, меня простил и пообещал, что если второй раз у меня душа в пятки уйдет, то он мне дедову кепку по самый нос надвинет. Небось, слышали, что наш прародитель на старости лет подался в монахи. Стало быть, отец собирался меня в монастырь отдать. Вы его знаете, он яловых душой не терпит. Зато гостям рад до страсти. В молодые годы он скитался по Валахии, голодал, потом нашел свое везенье, в Яницу вернулся не с пустыми руками. Двери дома всегда были распахнуты для гостей, бродяг и нищих; целыми днями на столе не переводилась еда, а на ночь отец выставлял ее на подоконник.

Так что ты, бай Христо, меня с Бочо Трещоткой не сравнивай. Кто такой Бочо? Мне ли вам говорить? Бочо — третий сын в семье, и было решено, что он пойдет по ученой части, потому что Бочо отгадал дедову загадку. Однажды дед его, сидя на припеке возле свинюшника, загадал внукам загадку: справляет ли курица малую нужду? Насчет курицы Бочо оказался не промах, а вот в учении ему не повезло. Как начал читать одну книгу, так до сих пор и не кончил. Обошел все школы юга и вернулся в Яницу ученый-недоученый, однако же не пожелал взяться ни за мотыгу, ни за руль. Он и писателем хотел заделаться, пусть не скрывает. Другого такого человека не сыщешь на свете, чтобы книги писал, а сам не прочел ни одной книги. Сварганил два творения: «Южный соус» и «Руководство по щипанию». Только не подумайте, что руководство про то, как баб щипать. Ничего подобного. Шашлычник щиплет мясо, завскладом — железо, мужик — бабу, баба — мужика. Все урывают от жизни, и так ведется с незапамятных времен. А Бочо хочет ввести порядок, чтобы щипали по закону, а кто не хочет или не умеет, того следует гнать, как паршивую овцу. Люди его творения забраковали, и он стал советником разных садоводов за сто левов в месяц. Взялся сторожить урожай, только вооружился не ружьем и не дубиной, а хитростью. Коли ты сторож, так ходи от зари до зари, постреливай из ружья, а то дубинкой помахивай. Бочо же понавыдумывал всяческих устройств, поприсобачивал их в саду и целыми днями в пивной посиживает. Как, примерно, он отваживает дроздов? Убьет дрозда, подвесит к ветке, наставит на деревьях осколков зеркал. Налетят вредители, увидят тысячи убитых птиц и — давай бог ноги. А знаете, как надо ловить осу, когда она на виноградник нападет? Наберет Бочо бракованных бутылок с лимонадной фабрики, обмажет горлышки медом и наставит среди лоз. Осы прилетают — и прямо в бутылки. А как-то решил истребить всех недобитых гадов у нас на юге. Две тетрадки исписал зловредными историями и заглавие придумал — «Дезинфекция». Нет такой жалобы, которую бы он пропустил. «Это, говорит, наши противники, ты, говорит, можешь болеть ревматизмом, почками, раком, аппендицитом, гастритом, коликами, геморроем; можешь помирать, но — молчи! Чуть пикнешь — опозоришь наше время и тем самым окажешь помощь американским и другим гадам на планете!» Послал Бочо свой доклад в окружной комитет и получил такого пинка, что пришлось взять его в бригаду. Но и это его не вразумило. До женитьбы он жил один, по-холостяцки, и — надо же! — обзавелся одной вилкой, одной ложкой и одной тарелкой. Даже того не сообразил, что мать может в гости прийти. Узнай об этом мой старик, он тут же отдал бы его в монахи. Человек с одной вилкой в доме — разве ж это человек?