Жар под золой - [48]

«Когда же наконец мое золотко придет к дедушке, она совсем забыла своего дедушку».

Теща успокаивала его:

«Золотко сейчас путешествует по разным странам и привезет тебе что-нибудь интересное».

«Ничего мне не надо, — капризничал он. — Пусть придет внученька и споет что-нибудь своему дедушке».

Иногда он вскакивал с кресла и прятался в углу комнаты, потому что проезжавшие по улице машины казались ему гигантскими муравьями, а муравьев он боялся.

— Кто-нибудь ведь должен знать, о чем Клаудия мечтала последнее время, — сказала Хелен. — Вот так вырастишь ребенка, а в сущности, ничего о нем не знаешь. Это же ненормально.

— Твоя мать знала, о чем мечтала ты? — спросил я.

— Поговори со своим Баушульте, у него есть опыт, он посоветует, что надо предпринять... Только бы она не попала к каким-нибудь сектантам... Господи, как подумаю об этом, готова на стену лезть!

— Баушульте — пенсионер, в его распоряжении нет аппарата сотрудников, Хелен, не забывай об этом.

— За такими людьми всегда стоит аппарат. Поговори с ним.

— Уже говорил. Он посоветовал не давать объявления о розыске.

— Какой еще там розыск! — испуганно воскликнула Хелен. — Думаешь, я хочу, чтобы Клаудию искали по фотографии, как преступницу?

— Нет, но Баушульте говорит, что каждый год тысячи удирают из дому, тесно им, видишь ли, стало.

— Тесно? Но ведь у нас целый дом, каждому хватает места.

— Даже самый большой дом может стать тесным, Хелен. Дело не в доме.

Жена была знакома с большинством родителей одноклассников Клаудии и с ее преподавателями, но к двум учителям она не захотела пойти: к учителю немецкого и к учителю истории.

— Все эти годы я так и не сумела найти с ними общий язык, — сказала она. — Один, по-моему, не терпит возражений, другой заумный какой-то... Сходи ты к ним.

* * *

В половине седьмого, еще до завтрака, мне позвонил молодой пастор. Взволнованным голосом он попросил меня немедленно приехать на кладбище, и эта просьба звучала как приказ.

Хелен уступила мне машину. Я мог бы воспользоваться дочкиным мопедом, но постеснялся, почему и сам не знаю. Мопед пылился в гараже.

Еще издали я увидел две полицейские машины, стоявшие на площади у главного входа, а когда вылез из машины, услышал, как двое полицейских горячо спорят друг с другом. Я подошел к ним.

— Что стряслось? Воскрес покойничек? — попробовал я пошутить, но тут же почувствовал, что случилось что-то необычайное.

— А вы кто такой, господин остряк? — спросил меня не очень любезно тот, что был помоложе.

— Штайнгрубер. Я сторож кладбища.

— Вот вас-то нам и надо. Идемте со мной, пожалуйста, — сказал полицейский постарше и вошел в калитку.

Младший крикнул вслед:

— А я тебе говорю, людям сегодня приходят в голову самые сумасбродные идеи. А почему? Потому что делать им нечего, и можешь толковать тут что хочешь.

Сопровождавший меня полицейский был, пожалуй, старше меня. Не отвечая на мои вопросы, он шагал в сторону участка кладбища, где были расположены самые дорогие семейные склепы.

На том участке могильные плиты громадные, а статуи в рост человека и выше; вероятно, эти мраморные Христосы и ангелы весьма ценные.

И тут сквозь листву я все увидел.

Полицейский остановился и показал рукой:

— Вот здесь начинается. Только не уверяйте меня, как мой коллега, что это проделка шалопаев или безработных: мол, дурь на них нашла, вот и решили побрызгать краской. Вчера я прочитал в газете, что, оказывается, есть новый вид преступности: преступность безработных. Писаки газетные!

На могильных плитах склепов белой масляной краской была намалевана свастика, на небольшой статуе девы Марии с младенцем Иисусом виднелась шестиконечная звезда. На склепе шириной пять и высотой около трех метров белела огромная свастика; эта могила, принадлежавшая старинной еврейской купеческой семье, непостижимым образом пережила нацистские времена. К плите был прислонен лист картона с надписью масляной краской: «Как убрать жидов из Германии без шума? Через дымовую трубу!»

Мне вдруг вспомнилась одна сцена в нашем доме. Перед окончанием девятого класса Клаудия пригласила к себе школьных подруг. Хелен испекла кекс и приготовила бутерброды. Дверь в комнату дочери была открыта, и мы из кухни невольно слышали их разговоры. И вдруг одна девочка произнесла ту же фразу, которая была написана здесь на картоне, про дымовую трубу.

Услышав это, жена в испуге уронила тарелку и на какой-то миг оцепенела, потом бросилась вверх по лестнице и крикнула:

«Кто это сказал? А ну, признавайтесь!»

Жена готова была разрыдаться, а Клаудия спокойно возразила:

«Мама, ну чего ты волнуешься, об этом у нас в классе все говорят, что тут особенного?»

Когда жена вернулась на кухню, она казалась постаревшей на двадцать лет.

«Отнеси им поднос с бутербродами, — сказала она глухим голосом. — Видеть их не хочу».

Я в растерянности стоял у могильной плиты. Из-за кустов, росших вдоль главной аллеи, вышли еще двое полицейских, возвращавшихся, по-видимому, после осмотра местности. Я взглянул на своего сопровождающего и спросил:

— Вам пастор отпер калитку?

— Да. Он же и позвонил нам. Он смотрел в окно, что-то ему показалось здесь странным, тогда он взял бинокль и все увидел... У вас есть какие-нибудь подозрения?