Жар под золой - [47]

Ночь была светлой, до звезд, казалось, рукой подать, из кухонного окна «Липы» несло растопленным жиром, где-то вдалеке послышался скрежет трамвайных тормозов.

Франк придержал меня за руку и, дыша мне в лицо, беспокойно заговорил:

— Я убедился на собственном опыте, Лотар: быть безработным плохо. Но еще хуже, когда у тебя есть работа и ты должен помалкивать в тряпочку... Хуже нет мелких предпринимателей, это настоящие кровопийцы, потому что их никто не контролирует... Лотар, кое-чего мы достигли, не спорю, за это мы двадцать лет бились в партии и за партию. И что же мы имеем сегодня: если ты безработный, можешь драть глотку вовсю, если же хорошо зарабатываешь — терпи и утирайся. Рот на замке, замок с цифровым кодом, а код известен только боссу... И если в это воскресенье меня поднимут с постели и пошлют в срочный рейс в Билефельд на тяжеловозе «фольксваген», которым разрешается ездить в воскресные дни, и если я скажу «нет», то либо получу расчет в конце месяца, либо мне вообще больше не надо будет являться в фирму ввиду так называемого отказа от работы.

Из «Липы» вышел пошатываясь посетитель, которого я знал в лицо, как и многих других, запомнившихся или физиономией, или каким-либо «мудрым» изречением у стойки.

— Эй, вы, гадаете, войти или нет? Оставайтесь на свежем воздухе, деньги целее будут. — И пьяный нырнул в темноту.

Едва мы подошли к стойке, как Паяц протянул нам пиво и без обиняков спросил Франка:

— Верно, что от тебя сбежала жена? И теперь ты с какой-то молоденькой? Правильно, Франк, тело молодое, будет и дело молодое!

Франк отвернулся. Но Паяц не обиделся, он никогда не обижался, по роду своей профессии он вообще не мог себе этого позволить. Он лишь осклабился больше, чем обычно, и кивал посетителям у стойки, как бы говоря: «Ну и Франк, вот дает, берите с него пример!»

Воздух был такой спертый, что хоть топор вешай, вентилятор не включили, Паяц опять экономил не с того конца. Я его как-то спросил, не боится ли он подохнуть в этом смраде, ведь изо дня в день торчит за стойкой по десять часов, а то и больше.

«Привык, — сказал он. — На свежем воздухе мне уже душно становится. Чем гуще воздух, тем лучше идут дела».

Паяц нередко выдавал подобные изречения, и трудно было понять, говорил он в шутку или всерьез.

А сегодня он изрек:

— Сдается мне, что с ростом безработных растет и потребление пива. Да это и логично. Кому нечего делать, тот идет в кабак.

— Золотые деньки для хозяев пивных, — вставил я.

— И для пивоварен, — добавил Паяц. — Раньше, Лоар, когда ты работал, тебе было некогда ходить в пивную, а когда стал безработным, каждый вечер забегал. Теперь у тебя снова есть работа: закапываешь покойников — и сюда не часто наведываешься. Вот так в жизни и бывает — один смеется, другой плачет, и наоборот.

Увидев, что Франк пьет водку, я потребовал прекратить это. От водки он терял всякий контроль над собой и набрасывался на людей.

— На душе тошно, — сказал он и прислонился ко мне. Потом он все же покорно дал себя увести.

Опять мы пошли кратчайшим путем. Посреди сжатого ячменного поля Франк остановился и, глядя на звезды, почему-то такие близкие сегодня, сказал:

— Лотар, можешь говорить что угодно, но тогда, тогда вот это были времена! А теперь времена сволочные.

* * *

Хелен составила список фамилий и адресов лиц, которые, по нашему предположению, встречались в последнее время с Клаудией. В первую очередь, естественно, школьные друзья и их родители.

Жена почти каждый вечер висела на телефоне, отыскивая этих людей, в надежде хоть что-нибудь выяснить. Ей было нелегко вести эти разговоры: с одной стороны, не хотелось сразу все выкладывать, а с другой, она понимала, что долго скрывать исчезновение Клаудии не сможет.

В поселке нас уже спрашивали, где Клаудия, почему ее давно не видно.

Пока что удавалось отделываться объяснением, что дочь путешествует с друзьями по Европе, что она хочет повидать мир прежде, чем приступит к учебе и окунется в суровую действительность.

Одна лишь Пфайферша, кажется, что-то учуяла. Увидев нас, она кричала на всю улицу:

— Когда же вернется ваша доченька? Смотрите, вернется ли вообще. Да, да, так вот и получается, когда детей в студенты отдают, уж я убедилась на собственном опыте, выучатся и плюют на родителей. — Ехидно ухмыляясь, она повторяла свою любимую присказку: — Неблагодарное отродье: сначала сосут материнскую грудь, а потом ее кусают.

Жена все еще надеялась, что отсутствие дочери удастся скрыть надолго, она даже перестала посещать мясную лавку и булочную и покупала отныне все в универсаме, где ее не знали и, во всяком случае, не расспрашивали о личных делах. Об исчезновении Клаудии она сообщила только своей матери; отцу, который уже года два как повредился в уме, Хелен ничего не сказала.

Мой тесть еще крепок телом, как молотобоец, но страдает галлюцинациями. Большую часть дня он проводит в кресле, глядя в окно на улицу с оживленным движением; живут они на четвертом этаже нового дома по Рураллее. Тесть постоянно говорит о своем славном прошлом, хотя был всего лишь мелким служащим отдела социального обеспечения, где и измотал себе нервы. Чувствуя, бывало, свое бессилие помочь какому-нибудь просителю, он плакал вместе с ним и нередко совал ему двухмарковую монету из собственного кармана.