Жар небес - [53]

Трисия в атласном кимоно поверх комбинации сидела за туалетным столиком и красилась, подпевая Роду Стюарту. Увидев Шейлу в зеркале, Трисия уронила карандаш для век и повернулась на мягкой бархатной подушке табуретки.

— Я не слышала, чтобы ты стучала.

— А я не стучала.

Трисия нервно запахнула полы халата, но ее лицо не выдало ни малейшего волнения.

— Фу, какая невоспитанность. Видимо, частое общение с белой швалью помогло тебе начисто забыть правила хорошего тона.

Шейла не собиралась тратить время на мелочную перебранку. Она подошла к приемнику и так резко выключила музыку, что даже почувствовала боль в запястье. Наступила гнетущая тишина. Шейла смотрела в лицо той, которую до сих пор называла сестрой.

— Ты не заслуживаешь моей вежливости. Будь довольна, что я не воздаю тебе по заслугам!

Она была в таком страшном гневе, что едва сдерживалась, чтобы не накинуться на Трисию и не вцепиться в ее блестящие белокурые волосы. Но сильнее гнева было недоумение.

— Зачем тебе это понадобилось, скажи? Что за цель ты преследовала, когда сказала Коттону, будто я сделала аборт?

— С чего ты взяла, что я ему это говорила?

— Хватит притворяться! — выкрикнула Шейла. — Я знаю! Не знаю только зачем. Скажи мне, ради Бога, зачем ты лгала?

Трисия порывисто вскочила с места, так что кимоно распахнулось.

— Чтобы он не грыз мне холку, вот зачем. Чтобы прекратил проклинать меня, что я увела у тебя Кена. Хотя увести его было не так-то трудно.

— Значит, Коттон проклинал тебя за то, что ты увела Кена?

Трисия коротко рассмеялась и серьезно ответила:

— Проклинал. Смешивал с грязью. Поносил. Называй, как хочешь. Послушать его, так можно было подумать, будто я и впрямь загнала тебе кол в сердце. А потом такое понес!.. Я тебя предала, я соблазнила Кена только затем, чтобы насолить тебе.

— А разве это не так? — презрительно спросила Шейла. — Разве Кен понадобился тебе не потому, что он был моим?

— Нет! — взвизгнула Трисия. — Я влюбилась в него! Ты совсем как папа — всегда готова думать обо мне самое худшее.

— Ты просто не даешь никому возможности думать иначе, Трисия. Ты всю свою жизнь интригуешь. Но это… это… Как ты могла додуматься до такой мерзости?

— О, ради Бога!.. Я сказала первое попавшееся, что пришло в голову, когда он в очередной раз подступил ко мне с вопросами, как я могла так обездолить бедную маленькую Шейлу. — Она шаловливо опустила руку на грудь сестре.

— Не верю. Ты знала, что это навсегда разлучит нас.

— Какая чепуха! — Трисия вернулась к туалетному столику. Нагнувшись к зеркалу она положила на веко густую тень. — Зачем устраивать из этого событие государственной важности. Аборт — это вполне правдоподобная причина, из-за которой вы с Кеном могли поссориться. Я даже не предполагала, что папа станет носиться с этим столь долгое время.

— А когда выяснилось, что станет, когда он оттолкнул меня, почему ты не сказала ему правду?

— Потому что я не хотела, чтобы он возненавидел меня.

— Но по твоей милости он возненавидел меня!

Трисия повернулась.

— Что же, значит, настало мое время и наши роли переменились.

Шейла даже отступила на шаг, пораженная откровенной ненавистью в глазах сестры. Ее лицо не выражало ничего, кроме ненависти.

— Не понимаю…

— Разве не открывалась мне в то время зеленая улица, чтобы заслужить его одобрение? Привлечь его внимание? Завоевать его любовь?

Ее красивая грудь вздымалась и опускалась под атласом пеньюара. Все, что накапливалось в ней много лет, теперь полилось безудержным потоком.

— Он чуть ли не молился на тебя. Все, что ты делала, было правильным, превосходным. Если ему случалось обернуться, чтобы увидеть тебя, а это оказывалась я, он бывал недоволен.

— Это не правда, Трисия! Но Трисия не слушала:

— Если он обращался ко мне, то только чтобы сделать замечание. Ты — другое дело. Ты в его глазах всегда была права.

Она сбросила кимоно и направилась в гардеробную, сняв с вешалки платье, стала надевать, вступив в него сначала одной, затем другой ногой. Шейла еще раз убедилась, насколько она прекрасна. Ее фигура была совершенна — тонкая и пропорциональная. Лицо тоже было бы совершенно, если бы его женственную нежность не портило выражение горечи.

Трисия вновь подошла к туалетному столику и взяла губную помаду. Вывернув из золотистой трубочки душистый стержень, она нанесла быстрые, легкие мазки на нижнюю губу.

— Не знаю только, какого черта они удочерили меня. Она потерла губы одну о другую и со стуком бросила помаду на столик.

— Они хотели, чтобы ты жила у них, — удалось произнести Шейле.

Трисия презрительно фыркнула:

— Твоя наивность просто поражает. Мама была помешана на желании иметь собственных детей.

— Да, она очень хотела родить папе ребенка. Трисия горько рассмеялась.

— Она хотела ребенка для того, чтобы Бель-Тэр перешел в наследство Лоренту. Неспособность родить сделала ее менее требовательной к наследнику. Ведь кому-то должно перейти имущество. Вот она и взяла нас.

— Не говори так. Мама, может быть, не была особенно счастлива, но…

— К чертям твои оговорки. Она была несчастна. Да! — снова перебила Трисия, заметив, что Шейла пытается возразить. — Она была несчастная, эгоистичная дрянь. И основным ее занятием в жизни было — делать несчастными других. Она не любила нас. Она любила только себя, и то временами. Коттон любил тебя. Еще бы! Ты ведь обожала даже землю, по которой он ступал. А что оставалось мне? Ноль?! Околевать?! И так каждый день моей жизни! И когда появился Кен Хоуэл, аристократ с разбитым сердцем, я как сумасшедшая, тут ты права, захотела его. Почему бы и нет? Это был мой шанс!