Жанна – Божья Дева - [213]

Итак, она думает, что не должна подчиняться никому, кроме Бога?

– Как я говорила во время процесса, так я буду говорить и теперь. Если бы меня уже казнили, если бы я видела горящий огонь, и зажжённые вязанки дров, и палача, готового разжечь огонь, если бы я уже была в огне, я и тогда не сказала бы ничего другого, и то, что я говорила во время процесса, я утверждала бы до смерти.

«Мы спросили обвинителя и Жанну, желают ли они сказать ещё что-либо. Они заявили, что не имеют больше сказать ничего».

Тогда трибунал объявил дело законченным и назначил ей явиться в следующий день, 24 мая, для оглашения приговора.

Для меня нет сомнения в том, что в эту ночь она не только видела, как «завтра загорятся вязанки дров, и я буду в огне», – в её голове также звучали и бились слова Мориса: может быть, она в самом деле «впустила врага в крепость, которую доверил ей Христос», – в свою душу? Может быть, она стала посмешищем этих Голосов, пославших её спасти мир, которого она не спасла (до сих пор ещё не спасла)? Может быть, для того чтобы повиноваться Богу, она должна отдать на сожжение не своё тело, а святая святых своей души?

«Я не хотела отрекаться ни от чего – или только если это угодно Господу».

Значит, для Христа готова была и отречься.

Была готова подчиниться инквизиционной логике, войти в неё, чтобы раз и на все времена стало ясно, там Христос или Его там нет.

А раз была готова на это, значит, внутренне уже не могла звать небесные силы так, как звала их всю жизнь, и должна была (на какое-то время) остаться перед инквизиционной логикой и инквизиционной машиной одна, без Голосов, как бы оставленной Богом, просто измученной маленькой девочкой.

Нужно было пройти через это, нужно было доходить до помрачения рассудка в этих мучениях тоталитарного ужаса, чтобы потом простить всё и сказать на костре:

«Нет, мои Голоса меня не обманули».

Это и был единственный способ победить сатанинскую силу, которая, выдав себя за Христа, вошла в мир в ту эпоху, когда первопрестольная Римская Церковь изобрела тоталитарный режим.

Примечания

О. П. Донкёр: «La minute francaise…», указ, соч.; П. Шампьон: «Proces…», указ. соч. – Её последние слова на ординарном процессе Орлеанский манускрипт приводит в несколько иной редакции, чем Юрфе: «… если бы я видела горящий огонь, и приготовленные дрова, и палача, готового меня бросить в огонь…». – Тексты Реабилитации: Pr. II-III.

Послание Евгения IV Кошону – у Сарразена, указ. соч.

Выпавший стих Евангелия от Луки: Даниэль Ропе, «Jesus en son temps» («Fayard», 1945).

Тексты св. Франциска я цитирую по Морису Бофретону, указ. соч.

XII

«За всё, что я сделала, я не желала иной награды, кроме спасения моей души».

То, чего не понимали грубые и глупые английские ратные люди, французские клирики понимали превосходно: сжечь её как богоотступницу было хорошо, но гораздо лучше было заставить её признаться в том, что она богоотступница. И вот они уже месяцами бьются с этой девятнадцатилетней девочкой. Полгода она вообще не знает отдыха (потому что какой же может быть сон в присутствии этих солдат, стерегущих её в тюрьме днём и ночью). Она только что перенесла болезнь, от которой чуть не умерла. В течение трёх месяцев, до и после болезни, почти каждый день, а иногда по два раза в день десятки богословов и юристов допрашивали её по нескольку часов без перерыва и во время болезни не оставляли её в покое. А она не только сохраняла полную ясность головы – у неё хватало ещё сил отшучиваться, словно показывать им кончик языка. Ей, этой христианке, знаменитейшие богословы Европы повторяют каждый день, что Церковь считает её видения дьявольским наваждением и что если она не покорится, она не только умрёт, но пойдёт в ад. Теперь ей говорят, что её завтра поведут на самую позорную и самую мучительную казнь, без исповеди и без причастия, отвергнутую, проклятую Церковью. И опять то же самое: «Если бы я уже видела горящий огонь, если бы я уже была в огне, я и тогда не сказала бы ничего другого».

Что это – бесчувственность? Может быть, она так замкнулась в своём внутреннем мире, что ей и в огне гореть не очень страшно, и самая мысль о том, что она, может быть, не права, до неё не доходит?

Судьи этого не думали. Они видели, что перед ними – маленькая девочка, которая только делает вид, что не очень страдает. И поэтому они продолжали считать, что у них есть ещё шанс. Распорядившись привести её на Сент-Уанское кладбище на предмет её «передачи в руки светских властей», Кошон на всякий случай приготовил два текста приговора: один – обрекавший её на костёр, другой – приговаривавший её к пожизненному заключению; на случай, если она всё же отречётся в последнюю минуту, «in extremis», – изготовил заранее и текст отречения.

Техника дела была разработана в совершенстве Инквизицией. Всё делалось не столько для того, чтобы уничтожить еретика физически, сколько для того, чтобы уничтожить его духовно (физическое уничтожение чаще всего следовало за этим своим чередом, только более медленным путём). Прежде чем передать его в руки светской власти, его обязательно ставили на амвон, обычно босым и на коленях, со свечой в руке, и в торжественной обстановке в последний раз увещевали подчиниться Церкви; только если он отказывался и тут, его, на худой конец, отправляли на костёр. Для Жанны, «так называемой Девушки», эта церемония и была запланирована на 24 мая на монастырском Сент-Уанском кладбище, находившемся тогда за пределами города Руана.