Жанна – Божья Дева - [209]

18 апреля ей было так плохо, что судьи решили не мешкая попытаться получить от неё отречение. Кошон с несколькими своими сотрудниками явился в тюрьму. «Мы ей сказали, что эти магистры пришли к ней, движимые милосердием, чтобы посетить её при её болезни… Мы ей предложили выбрать кого-либо из учёных и просвещённых людей, кто мог бы соответствующим образом её наставлять… Мы добавили, что мы – люди церковные, что мы готовы содействовать спасению её души и тела… Если же она будет противиться, полагаясь на своё собственное чувство и на свою неопытную голову мы будем вынуждены от неё отказаться: пусть же она подумает об опасности, которая для неё от этого проистечёт; а мы стремимся её от этого избавить всеми нашими силами и всей нашей любовью».

– Очень вам благодарна за то, что вы мне говорите для моего спасения[29]. Но мне так плохо, что, мне кажется, я могу умереть. И если Богу будет угодно совершить надо мной Свою волю, я вас прошу разрешить мне исповедаться и принять моего Спасителя – и прошу вас похоронить меня в освящённой земле.

Очевидно, ей уже говорили, что если она умрёт обвинённой в ереси, её прах выкинут неизвестно куда. Кошон ей теперь это подтвердил: чтобы претендовать на права, какие имеют члены Церкви, она должна подчиниться церковному трибуналу.

Она ответила:

– Ничего другого я вам сейчас сказать не могу.

Они ей заметили, что чем больше она боится за свою жизнь, тем скорее ей следовало бы подумать о христианском погребении.

– Если тело умрёт в тюрьме, я надеюсь, что вы его похороните в освящённой земле. А если вы этого не сделаете, я надеюсь на Господа.

Но ведь она говорила, что не хотела бы настаивать на том, что может в её словах оказаться противным христианской вере.

– Я полагаюсь на то, что уже ответила об этом, и полагаюсь на Господа.

А если бы к ней пришёл человек, который сам получил бы о ней откровение от Бога? (Всю эту казуистику преподносили девятнадцатилетней девушке, которая лежала в жару, почти умирающая.)

– Нет такого человека на свете, который пришёл бы ко мне и заявил бы, что получил обо мне откровение, – а я не узнала бы, правду он говорит или нет… Я узнала бы это от святой Екатерины и святой Маргариты.

Но ведь Бог может давать откровения людям, которых она не знает?

– Конечно да! Но не получив знака, я не поверила бы никому, ни мужчине, ни женщине.

А Священное Писание дано Богом или как?

– Вы ведь знаете, что да! И нужно знать, что да…

Пусть же она подчинится воинствующей Церкви.

– Что бы со мной ни произошло, я не сделаю и не скажу ничего, кроме того, что я говорила во время процесса.

Они стали её «увещевать всеми силами», сказали ей, что если она не подчинится, Церковь отвергнет её как басурманку, «сошше une Sarasine».

– Я христианка, я крещена и я умру христианкой.

Они ударили по самому больному месту: а чтобы получить причастие, – подчинится она или нет?

– Я не скажу ничего, кроме того, что уже говорила. Я люблю Бога, я служу Ему, я христианка и хотела бы всеми силами помогать Церкви и поддерживать её.

Всё было напрасно. Она, может быть, еле говорила, – но говорила всё то же.

Под конец они спросили, хочет ли она, чтобы о её здоровье молились и устроили крестный ход.

– Очень хочу, чтобы Церковь и народ католический молились обо мне…

Может быть, Кошон действительно молился при вознесении Даров о том, чтобы она поправилась и «великолепный процесс» можно было довести до конца. И она поправилась, чтобы испить эту чашу до последней капли.

2 мая её можно было опять привести в парадный зал Буврейского замка, где трибунал собрался с 73 асессорами для торжественного увещания. Жан де Шатийон, предуставленный на этот предмет, вновь перечислил ей её злодеяния и заблуждения и указал ей на «опасность, в которой находились и её тело, и её душа». Показывая на рукопись, которую он читал, она сказала только:

– Читайте вашу книгу… Читайте вашу книгу, я вам отвечу потом. Во всём я уповаю на Бога, моего Создателя. Его я люблю всем сердцем.

Трибунал потребовал, чтобы она изъяснилась подробнее.

– Я надеюсь на моего Судию: на Царя неба и земли.

Тогда Жан де Шатийон приступил к ещё более подробному увещанию по пунктам.

Она должна полагаться на суждение достойных и учёных мужей больше, чем на своё собственное чувство. Всякое откровение, исходящее действительно от Бога, побуждает к смирению и послушанию начальникам и Церкви, – ибо Господу было угодно сделать так, что никто не должен объявлять себя подчинённым одному Богу. Кто слушает церковных людей, слушает Самого Бога. И так как она говорила, например, что не различает у своих святых ничего, кроме головы – несмотря на то, что они являются ей часто, – церковные люди должны были заключить, что видения такого рода не происходят от Бога. Никаких даров от Бога она не получила: всё это – плод её воображения. И всё это может привести лишь к введению народов в соблазн, к смуте в Церкви и в католическом мире. Наконец, она должна знать, что демоны часто принимают образ светлых ангелов, – хотя в данном случае, вернее всего, она сама всё это придумала!

Прослушав всё это, она сказала:

– То, что я отвечала раньше, я отвечу и теперь.