Жанна – Божья Дева - [210]

Но среди всего, что говорил Шатийон, было нечто новое, что должно было заставить её насторожиться: «Она рассказывала очевидную ложь о короне, будто бы принесённой её королю; то, что это ложь и измышление, признано людьми, перешедшими на нашу сторону (т. е. на сторону англо-бургиньонов. – С. О.), а также и другими». Сомнений нет: они успели кого-то опросить, правда ли, что архангел Михаил принёс корону из золота и драгоценных камней, которую архиепископ Реймский взял на хранение, – и, разумеется, никто не мог подтвердить историю, таким образом изложенную; а если был опрошен непосредственно архиепископ Реймский, то он, вероятно, и сам был не прочь уличить её во лжи.

Трибунал, конечно, ещё вернётся к этому. Пока же её продолжали увещевать. Она ответила:

– Я верю в земную Церковь; но относительно моих дел и слов, как я уже говорила раньше, я надеюсь на Бога и отдаю себя на Его суд. Я верю, что воинствующая Церковь не может заблуждаться; но мои слова и дела я отдаю целиком в руки Божии и на Его суд, потому что Он велел мне сделать то, что я сделала. Я покоряюсь Богу, моему Создателю, Который велел мне сделать всё это, покоряюсь Ему Самому.

Значит, она не считает себя подсудной папе?

– Ничего больше я вам не скажу. У меня есть добрый хозяин – Господь. На Него я полагаюсь во всём и ни на кого другого.

Тогда они сказали ей прямо, что передадут её другим, светским судьям, которые её накажут огнём.

– Ничего другого я вам не скажу. Если бы я уже видела огонь, я и тогда сказала бы всё то же, что говорю вам сейчас, и не сделала бы ничего другого.

А если бы Собор или папа сами были здесь, – подчинилась бы она им?

Из всех допросов только этот протокол от 2 мая содержит упоминание о Соборе, притом дважды. Первый раз приведён её ответ: «Ничего другого вы из меня не вытянете». Второй раз записано только: «Ответила как раньше». Можно представить себе, что здесь судьи замяли её ссылку на уже ранее ею заявленную апелляцию к Собору.

Подчинится ли она папе?

– Отведите меня к нему – я ему отвечу.

«И не пожелала дать другого ответа».

О мужской одежде она повторила, что готова надеть длинное платье, чтобы причаститься, – но с тем, чтобы потом опять одеться мужчиной.

«Когда я сделаю всё, для чего Бог меня послал, я надену женское платье».

Они сказали, что она хулит Бога, приписывая Ему свои откровения.

– Я не хулю ни Бога, ни святых.

Крестится ли она, когда к ней приходят её видения?

Она ответила с полной искренностью:

– Иногда крещусь, иногда нет.

(Не давать же ей было знать, в какие именно моменты она «получала Совет» в их присутствии. Кстати, напомним, что и преп. Серафим Саровский иногда исполнялся Духа «даже без крестного знамения».)

На новый вопрос о полученных ею откровениях она повторила:

– Насчёт этого я полагаюсь на моего Судию, то есть на Бога. Мои откровения происходят от Бога и непосредственно.

Опять они потребовали, чтобы она переоделась в женское платье.

«Ответила, что она этого не сделает».

Они опять взялись за «знак». «Примет ли она свидетельство архиепископа Реймского, Буссака, Карла де Бурбона, Ла Тремуя, Ла Ира, которым она, по её словам, показала вышеназванную корону?»

Напомним: она «думает», что некоторые из перечисленных лиц «видели ангела», – подразумевая (но не говоря), что они её, Жанну, видели просветлённой, такой, какой при первой аудиенции её видел король; что касается видения короны, оно было, конечно, одному королю, – если это вообще не аллегория. Она ответила:

– Дайте мне гонца, чтобы я написала им всё об этом процессе. Иначе я не хочу полагаться на их свидетельство.

А если сюда вызовут трёх или четырёх представителей духовенства из числа сторонников её короля?

– Пусть они приедут, я тогда отвечу. Иначе я не хочу положиться на них и подчиниться им в этом процессе.

Подчинится ли она суждению клириков из Пуатье?

– Неужели вы думаете, что поймаете меня таким способом и заманите меня в ловушку?

Трудно понимать обстановку ясней и трезвей. Она отлично сознаёт, до какой степени она уже запутана в тенётах легального инквизиционного процесса, отлично понимает также, сколько трусости и предательства в лагере её короля. Простота голубиная, конечно, но и мудрость змеиная. «Была хитра женскою хитростью», – скажет через 25 лет честно ненавидящий её Бопер.

Опять они «пространно увещевали» её, грозя вечным огнём её душе и просто огнём её телу.

– Никогда вы не сделаете этого со мной без того, чтоб за это не пришлось вам худо, – и телам и душам!

«Назовите нам хоть одну причину, почему вы отказываетесь подчиняться!»

Она молчала.

«Мы, епископ, сказали ей, чтоб она остерегалась… и передумала бы».

– Сколько времени вы даёте мне, чтобы подумать?

Кошон потребовал, чтобы она ответила тут же. Она опять молчала.

«Вышеназванную Жанну увели назад в её тюрьму».

Через неделю, 9 мая, её привели в Большую башню Руанского замка, где был устроен застенок. «Ей показали орудия пытки, находившиеся совсем близко в башне. Тут же присутствовали наши служители, готовые подвергнуть её пытке, дабы вернуть её на путь истинный».

– Правда, если даже вы будете рвать меня на куски и вырвете душу из моего тела, – да, и тогда я не скажу вам ничего другого. А если бы и сказала что-нибудь, я всегда буду говорить потом, что вы меня заставили силой.