Жанна – Божья Дева - [187]
Не говорила ли она своему тюремщику Джону Грею что-то о Святом Мартине Зимнем? – настаивали они. «Ответила, что и до Святого Мартина Зимнего могут произойти всякие вещи; и может случиться, что во прах будут повержены англичане».
Только «может случиться». Эти выдавленные из неё ответы звучат совсем по-другому, чем сверкающие, отчеканенные фразы, сказанные ею внезапно, без всякого приглашения. И она не грустила бы, что «это ещё так долго», если бы в самом деле верила, что это произойдёт «до Мартина Зимнего».
Вернувшись к своему первоначальному стилю, она прекратила этот разговор.
– Я вам уже сказала это. Я это знаю от святой Екатерины и от святой Маргариты.
И опять повторила на их новый вопрос:
– Дня не проходит, чтоб я их не слышала!
Речь пошла о подробностях её видений. Они прервали её рассказ гнусным вопросом:
Как знает она, мужчина ей является или женщина?
– Очень хорошо это знаю и узнаю их по голосу, и они мне это сказали; и не знаю ничего иначе, как по откровению и по повелению Божию.
Они продолжали стараться превратить ангелов и святых небесной Церкви в чертей:
Не было ли «чего-то» между их волосами и венцами?
– Ничего не было!
С настойчивостью изумительной они тянули её из мира первообразов в палату мер и весов.
Есть ли у её святых волосы?
– Знайте, что есть!
Длинные?
– Не знаю!
Как они могут говорить, если у них нет телесных членов?
– Это – как Богу угодно!
И дальше – опять та же мерзость: не был ли святой Михаил голым?
– Вы думаете, Господу не во что его одеть?
Говорили ли к ней святая Екатерина и святая Маргарита у Дерева фей?
– Не помню, чтоб говорили.
Говорили ли у ключа?
– Да, я их там слышала. Но не помню, что они мне там сказали.
Говорит ли святая Маргарита по-английски?
– Зачем бы она говорила по-английски, раз она не за англичан?
Опять они вернулись к способности предвидения, которое как будто было у этой девушки.
Не обещали ли ей ещё чего-нибудь её Голоса?
– Они ничего не обещают мне без разрешения от Господа.
Судьи продолжали допытываться.
– Это не относится к процессу…
И наконец:
– Есть ещё некоторые обещания, но о них я вам не расскажу, это не относится к процессу. Прежде чем пройдёт три месяца, я вам эти обещания открою.
Они что-то почувствовали и спросили, думает ли она, что будет освобождена через три месяца.
– Это не относится к вашему процессу. Впрочем, я не знаю, когда буду освобождена… Может случиться, что те, кто хочет убрать меня с этого света, уйдут раньше меня…
Будет ли она освобождена? – настаивал трибунал.
– Спросите меня через три месяца: тогда я вам отвечу.
«И попросила, чтобы присутствующие сказали под присягой, относится ли это к процессу».
Трибунал ответил утвердительно.
– Но я ведь всегда вам говорила, что всего вы не узнаете… Должен же настать день, когда я буду освобождена! Но я хочу иметь разрешение вам это сказать. Вот почему я прошу у вас отсрочки.
Она явно ждала чего-то, что должно было произойти через три месяца. В этот момент, когда Бастард Орлеанский был в Лувье и посылал разведчиков к самым стенам Руана, она ещё цеплялась за надежду, что освобождение будет именно таким. Голоса, как это видно из её позднейших ответов, совершенно точно обещали ей нечто иное, чего она ещё не хотела понять.
Через три месяца, ровно через 90 дней, она освободилась через пламя костра. И войдя в Царствие Небесное, она и на земле остаётся с нами до скончания века. То, что ей было дано сказать, верно буквально: её судьи изгладились с земли, а её, сожжённую заживо, никому не удаётся никогда «убрать с этого света».
Запрещают ли ей святые говорить правду?
– Вы хотите, чтобы я вам сказала то, что касается короля Франции? Вообще меня здесь спрашивают о многом, что не относится к процессу…
– Я знаю точно, – продолжала она, – что мой король получит королевство Французское, – знаю так же точно, как то, что вы здесь передо мною и меня судите. Я бы умерла, если бы не откровение, которое утешает меня каждый день!
Они её перебили вопросом: что она сделала со своей мандрагорой? Этот магический корень, как известно, мог давать способность предвидения.
– Не было у меня никогда никакой мандрагоры!
Они вернулись к видениям и опять начали ловить её на гордыне.
– Бывала ли я в смертельном грехе, я не знаю; мне кажется, что таких греховных дел я не делала… Да не будет никогда угодно Богу, чтобы я когда-либо была в смертельном грехе, и да не будет Ему угодно никогда, чтобы я совершила уже или совершила бы ещё такие дела, которые легли бы на мою душу!
Трибунал стал добиваться шинонской тайны.
– Я вам уже говорила, что не скажу вам того, что касается короля.
В чём заключался знак?
– Я вам всегда отвечала, что этого вы из меня не вытянете!.. Того, что я обещала держать в тайне, я вам не скажу. Я это обещала в таком месте, что не могу этого сказать, не нарушив клятвы.
Кому она что обещала?
– Святой Екатерине и святой Маргарите. Они от меня этого не требовали, я сама их попросила принять мой обет. Слишком много людей спрашивали бы меня, если бы я этого не обещала.
(Мне кажется, ясно, что тут, говоря о «знаке», она говорит уже не о тайне короля, а о своей собственной тайне: она сама, по собственной воле, дала обет никогда не говорить об этом своём прославлении.)
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.