Жан Жорес - [53]

Бывший премьер Рувье превзошел всех своим цинизмом. Разоблачение и обвинение привело его в ярость. Выйдя на трибуну, этот широкоплечий и грузный человек произнес пламенную громовую речь, прерывая ее грохотом кулаков, стучавших как молот по трибуне. Нарисованная им в пылу страсти картина была просто великолепной;

— Когда я имел честь быть председателем совета министров в 1887 году, я не нашел в фондах, представленных парламентом в распоряжение правительства, достаточной суммы для того, чтобы защищать республику так, как ее следовало защищать.

Думаете ли вы, что это было бы иначе при другом правительстве? Думаете ли вы, что ваши государственные деятели управляют государством иначе, чем ваши? В самом деле, кого тут хотят ввести в заблуждение? Подумаешь, сделали в конце XIX века великое открытие, что для того, чтобы управлять страной, необходимы деньги и что, если парламент не дает их в достаточном количестве, мы счастливы найти их путем личных связей. То, что я делал, делали до меня все политические деятели, достойные этого имени.

Да, во всех странах всегда политические деятели совершали операции, необходимые в критических ситуациях, и прибегали для этого к помощи друзей…

Но когда начались судебные процессы, то почти все продажные политические деятели были оправданы. На пять лет тюрьмы осудили лишь депутата Байо, того самого, который проявил неосмотрительную откровенность, признавшись, что он брал деньги. Один из историков Третьей республики замечает, что он поплатился за нарушение правила, сформулированного неким преступником перед казнью: «А главное, никогда не признавайтесь!»

Энгельс считал, что панамская авантюра побивает по части коррупции все, что было до сих пор как при Луи-Филиппе, так и при Бонапарте III, что Панама может положить конец всему буржуазному свинству и стать поворотным пунктом в развитии Франции.

Лидеры Французской рабочей партии поняли это, и Панама стала для них плацдармом, с которого они повели активное наступление на продажных буржуазных политиканов. Но социалистическое движение все еще было разбито на много соперничавших сект. Правда, некоторые шаги к единству были сделаны. В декабре 1892 года в связи с наглой активизацией монархистов возникла единая Социалистическая лига республиканских действий. Но она просуществовала всего три месяца и затем распалась. Тем не менее Гэд, Лафарг и другие руководители рабочей партии поняли, какие возможности открывает для них панамский кризис. Появление Жореса в палате пришлось как нельзя более кстати. Гэд сразу же встретился с Жоресом. И снова два столь разных социалиста долгими часами беседовали друг с другом. Гэд проникся искренней симпатией к Жоресу. Лафарг, в свою очередь, сказал, что новичок — чертовски приятный человек… Любопытно, что вскоре этих двух ветеранов социалистического движения станут обвинять в слишком дружественном отношении к Жоресу.

А почему бы им и не симпатизировать ему? Уж они-то понимали, как полезен для французского социалистического движения столь талантливый а обаятельный человек. Видимо, не случайно этот, по существу, новорожденный социалист сразу стал в один ряд с гаками закаленными борцами, как Гэд и Лафарг, и превратился для социалистов в самого блестящего «port-parole», как говорят французы, то есть выразителя социалистической точки зрения. Ему не понадобилось много времени, чтобы подготовиться к борьбе. Уже 8 февраля он появился на трибуне и начал громить панамистов. Жорес говорил с презрением и ненавистью к продажной банде, с которой ему приходилось сидеть в одном зале. Но он шел дальше, излагая социалистическую точку зрения на Панаму.

— Я обращаю внимание на незаконное и растлевающее влияние власти денег, той власти, уничтожение которой является смыслом нашего существования, существования республиканцев и социалистов…

— Ну вот, Кармо пришло на помощь Панаме! — прозвучала язвительная реплика. Да, это была помощь, та самая, какую веревка оказывает повешенному. И хотя в палате засмеялись, для многих это был смех сквозь слезы.

Когда Жорес от имени социалистической партии потребовал сделать серьезные политические выводы из скандала, возмутившего страну, его прервал один из панамистов:

— А ведь семь лет назад вы сидели в левом центре! Это был Эммануэль Арен, единственный из «шекаров», сохранивший чувство юмора. Когда его арестовывали вместе с другими взяточниками, среди которых оказались и бывшие министры, он воскликнул: «Впервые я оказался в министерском списке, такого счастливого случая у меня еще не было!»

Но Жорес немедленно откликнулся на реплику разоблаченного взяточника:

— Господину, который меня прервал, признаюсь, что, конечно, я не могу предстать здесь в таком сиянии славы, как он!

В короткой речи Жорес раскрыл социальную природу панамского скандала, показал, что это явление органически присуще буржуазному обществу

— Если бы во всем, что произошло, можно было бы отличить честность от бесчестия, если бы можно было наверняка одних оправдать, а других осудить, то нетрудно было бы успокоить общественное мнение. Но оно возмущено и потрясено тем, что в современном социальном порядке с новым размахом производства и деловой активности наблюдается растущий разрыв между собственностью и трудом. Ныне невозможно ясно отличить честность от бесчестия, нормальную деятельность от мошенничества. Мы наблюдаем своего рода социальный распад, когда уже невозможно сказать, в чем проявляется законная деятельность и в чем она сближается с преступлением… Внутри государства демократического образовалось новое финансовое государство, обладающее собственным могуществом и ресурсами, своими органами и секретными фондами. Необходимо бороться с этим новым государством…