Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников - [12]

Все вроде шло как надо, но тем не менее Пико-Буфиго забеспокоился, когда прокурор попросил присяжных заседателей «внимательно всмотреться в узкий звериный лоб обвиняемого, в его маленькие свирепые глаза с беспощадным взглядом, в его выступающую вперед челюсть и зубы хищника»; он очень удивился, когда тот же прокурор «потребовал» эту голову, которую он только что с таким отвращением описал, и стал умолять присяжных заседателей «отдать» ее ему, как будто хотел унести ее к себе домой.

Улыбка защитника чуть успокоила Пико-Буфиго, но не надолго.

Защитник первым делом принялся утверждать, что его подзащитный без всякого сомнения дегенерат, бессемейный, необразованный, но безусловно самого тихого и невинного нрава, какими бывают все деревенские дурачки.

Затем взялся квалифицировать преступление, по его мнению в сто раз более ужасное, нежели его изволил определить высокоуважаемый господин прокурор: выходило, что это вовсе не обыкновенное убийство, а самое что ни на есть зверское, намеренное, тщательно подготовленное и подло осуществленное, при первых проблесках провансальской зари, в тишине, царящей в холмах, в отношении ни о чем не подозревающего человека. Ну и нагнал он страху на Пико-Буфиго, когда, указав рукой на его взлохмаченную башку, вдруг повысил голос:

– Ваш долг, господа присяжные заседатели, приговорить этого человека к смерти! Да, да, высокоуважаемый господин прокурор тысячу раз прав! За свое преступление этот человек безусловно должен поплатиться жизнью, а не просто заключением в тюрьму! Вы должны отнять у него жизнь!

Тут Пико-Буфиго впал в отчаяние и понял: этот человек предал его и тоже хочет отправить на гильотину; он было собрался встать и завопить от негодования, когда адвокат вдруг громогласно прорычал:

– ЕСЛИ, РАЗУМЕЕТСЯ, ОН ВИНОВЕН! Но он не виновен, и мы сейчас докажем вам это!

У Пико-Буфиго вырвался нервный хохот, что, между прочим, произвело самое положительное впечатление на присяжных.

Указав на стол, предназначенный для улик, защитник пренебрежительно отозвался о какой-то никудышной медной пуговице, которая лежала там в полном одиночестве…

– Это все, что смогли обнаружить наши обвинители, и они требуют нашей головы в обмен на одну-единственную пуговицу от подштанников! Господа присяжные заседатели, я не буду и дальше оскорблять вас, продолжая свою речь, поскольку я уверен: вы меня прекрасно поняли!

Господа присяжные заседатели, которым было известно, насколько ничтожна цена пуговицы для подштанников (хотя эта пуговица оторвалась от куртки), дали пуговице соответствующую оценку и отказались выдать прокурору окровавленную голову, которую он от них требовал.

Пико-Буфиго был признан невиновным и торжественно покинул Дворец правосудия под руку со своим защитником, который немедленно пригласил его к себе домой поужинать.

Невиновный с отменным аппетитом ел и с еще большим удовольствием пил.

– Значит, все кончено? – спросил он у адвоката.

– Кончено навсегда, – ответил доблестный адвокат.

– А если вдруг появится свидетель и скажет, что он меня видел?

– Это не будет иметь никакого значения. По закону оправдательный приговор обратной силы не имеет. Решение окончательное, дело пересмотру не подлежит. И даже если бы вы сами публично заявили, что это вы убили данного субъекта, ни полиция, ни правосудие не имели бы право принять в расчет ваши слова!

– Вы в этом уверены? – спросил крайне взволнованный Пико-Буфиго.

– Безусловно. – Достав какую-то книгу из книжного шкафа, юрист прочел вслух статью Уголовного кодекса и прокомментировал ее.

Пико-Буфиго пожелал сам взглянуть на статью и, хотя и не умел читать, долго смотрел на нее, пока наконец не признался ошеломленному адвокату:

– Это лучшее, что только могло произойти, потому как я был очень рад, что убил его, но досадовал, что об этом нельзя говорить…

* * *

Когда на другой день «невиновный» Пико-Буфиго вернулся в Бастид-Бланш, мэр устроил в его честь прием. Не успел Филоксен произнести несколько слов приветствия и коснуться темы неправедных страданий невинной жертвы, как Пико-Буфиго, подняв руку, прокричал:

– Хватит чушь нести! Да, это я его убил! Я! – При этом он торжественно ударил себя несколько раз кулаком в грудь. – Адвокат мне сказал: «Теперь разрешается говорить об этом!» Это я его убил!

– Дурачина, – перебил его Филоксен, – мы это знали! Но не кричи об этом так громко: люди подумают, что ты это сделал из злости!

Тем не менее Пико-Буфиго счел своим долгом в деталях поведать собравшимся о совершенном им преступлении и подробно остановился на том, как он готовил засаду, с чем, впрочем, его горячо и искренне поздравили. Потом, захмелев от абсента и гордости, он прошествовал по улицам деревни с высоко поднятой головой, со сверкающим взором, воспевая собственную славу, и, когда наконец вернулся к себе в холмы, эхо еще долго разносило по округе его велеречивые признания.

Из-за этого подвига и бесконечных рассказов о нем за Пико-Буфиго прочно закрепилась репутация убийцы: ни один пришлый браконьер больше не осмелился ступить на его территорию; этим он даже завоевал симпатию того следователя, чей нюх наконец-то нашел подтверждение в многократно повторенных признаниях…