Жан Расин и другие - [9]

Но к началу XVII века жизнь в Пор-Рояле, как и в большинстве французских монастырей, была вовсе не такой уж мрачной, набожность не столь ревностной, а дисциплина не слишком суровой. Об этом можно судить по отчетам, которые составляли аббаты ордена, в чьи обязанности входили посещения подопечных монастырей. В одном из таких отчетов говорится, что брат Жак, инспектировавший Пор-Рояль, велел монахиням впредь читать молитвы членораздельно, «произнося все слова и слоги», а не проглатывая их второпях; завести часы, чтобы точно соблюдать время служб; построже следить за наружными засовами; бороться с «грехом собственности», искореняя обычай иметь каждой отдельно свои деньги, свою мебель, свои у крашения; а также – «ушить рукава от локтя донизу, так чтобы они не были внизу шире, чем наверху, и чтобы отныне вышеуказанные рукава имели складки не более трех пальцев шириной».

Действительно, мода тех времен требовала рукавов длиннейших и широчайших, «как пушечное жерло», по выражению раздраженного проповедника. Затворницы Пор-Рояля вышли из затруднения весьма хитроумно: они вернулись к традиционной для ордена форменной одежде – с капюшоном и рукавами как раз необъятно широкими. Таким образом и правила как будто соблюдались строже, и отступать от моды, что казалось совсем уж непосильно, не потребовалось. Все это, впрочем, вещи вполне невинные по сравнению с тем, что делалось в других монастырях, – скажем, в бернардинском же аббатстве Мобюиссон, где настоятельницей была сестра знаменитой Габриели д’Эстре, возлюбленной Генриха IV Аббатиса, давшая, как каждая монахиня обет целомудрия, имела двенадцать человек детей от разных отцов. Четверо ее дочерей жили при ней, и обращалась она с ними по-разному, в зависимости от ранга отца.

Должность аббатисы обеспечивала в те времена завидное общественное положение. Ее добивались для своих дочерей самые знатные и влиятельные семейства. Уход младших детей в монастырь вообще был делом обычным, очень часто никак не связанным с духовным порывом: так обеспечивалась возможность не дробить состояние семьи, наделить старшего сына более солидным наследством, а тем из дочерей, которые предназначались для замужней жизни, выделить приданое побогаче. Настоятели же аббатства пользовались большим почетом в обществе, почти неограниченной властью у себя в монастыре и зачастую могли распоряжаться весьма значительными средствами.

Неудивительно, что известный парижский адвокат Антуан Арно, у которого к 1599 году было уже шестеро детей, пожелал одну из своих дочерей, Жаклину, сделать коадьютрисой (помощницей, заместительницей аббатисы) в Пор-Рояле, а другую, Жанну, – настоятельницей соседнего монастыря Сен-Сир. Некоторое затруднение заключалось лишь в том, что Жаклине к тому времени исполнилось семь лет, а ее сестре – пять.

Антуан Арно отнюдь не отличался низменной расчетливостью и цинизмом. Но на земле он стоял крепко. Семья Арно родом из Оверни, а овернцы у французов слывут людьми по-крестьянски основательными, упрямыми и жизнестойкими. В клане Арно и мужчины, и женщины доживали до глубокой старости, заводили многочисленное потомство, если вступали в брак, и до конца дней сохраняли неуемный боевой дух. Отец Антуана, в свое время поменявший шпагу офицера-кавалериста на судейскую мантию, будучи гугенотом, снискал тем не менее такую благосклонность королевы Екатерины Медичи, что во время Варфоломеевской ночи она послала солдат ему для охраны, и весьма кстати: дом его уже был осажден. Сам Антуан Арно от подозрений в принадлежности к «так называемой реформированной религии», как называли протестантство католики, всячески открещивался, но полностью этого обвинения с себя снять не мог. Во всяком случае иезуиты его люто ненавидели, и было за что.

После очередного покушения на жизнь Генриха IV адвокат Арно произнес в Парламенте громовую речь, требуя изгнания иезуитов из Франции. Парижский буржуа Пьер де Л’Этуаль, который много лет вел дневник, аккуратно занося в него все, чему он был свидетелем и о чём слухи до него доходили, записывал 12 июля 1594 года: «… Затем мэтр Антуан Арно начал речь против них, неистовую во всех ее частях, от начала до конца: он назвал вышесказанных Иезуитов разбойниками, растлителями юношества, цареубийцами, заклятыми врагами нашего королевства, чумой для государств и возмутителями общественного спокойствия; короче, представил их людьми, заслуживающими не просто того, чтобы их изгнали из Парижа, от двора и из страны, но чтобы их стерли, соскребли с лица земли; и в доказательство всего этого привел переданные ему памятные записки, каковые составлены были адвокатами, а это не всегда люди вполне надежные. Если бы в свою речь он привнес более умеренности и менее страсти, служащей обыкновенно предубеждению и недоброжелательству, он снискал бы больше одобрения у тех самых людей, что не любят Иезуитов и желали бы всех их отправить в Индию – обращать язычников». Иезуитов выслали из Франции через несколько месяцев, после еще одного покушения на короля. Изгнание их, правда, длилось недолго. Но начало непримиримой вражде между Обществом Иисуса и адвокатом Арно со всеми его потомками было положено – речь мэтра Антуана против иезуитов называли «первородным грехом» семьи Арно.