Жан Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность - [33]

Но у Перрена было много друзей. Народ также любил храброго, великодушного капитана, и весть о его заключении была встречена ропотом негодования. В “совете двухсот” большинство также склонялось на сторону Перрена; 16 декабря заседание совета было особенно бурное. Громадные толпы народа стояли на улице в ожидании приговора; раздавались громкие возгласы и угрозы против Кальвина. Последний узнает об этом и немедленно отправляется на место действия. При виде его крики усиливаются, кое-где даже обнажается оружие. Но Кальвин не теряет присутствия духа. Спокойно, решительно он вступает в середину бушующей толпы. “Я знаю, – восклицает он, – что вся эта борьба ведется из-за меня. Что же, если вам нужна кровь, пролейте мою; если хотят меня изгнать, то пусть изгоняют. Но попробуйте спасти Женеву без Евангелия!” И затем, воспользовавшись произведенным впечатлением, он обращается к народу с такою пламенною речью, что прежнее грозное настроение сменяется общим энтузиазмом, толпа расходится по домам, и Кальвин снова остается победителем.

Около этого же времени происходил другой известный процесс, где действительно можно найти следы того “духовного либертинизма”, в котором Кальвин обвинял всех своих противников.

27 июня 1547 года, в тот день, когда Фавр и Перрен были отведены в тюрьму, в соборе св. Петра найдена была прокламация, написанная на простонародном наречии и заключавшая в себе угрозы против проповедников. Подозрение пало на некоего Грюэ. При обыске, сделанном у него, никаких следов его авторства не оказалось, но зато у него найдены были другие компрометирующие бумаги – черновые заметки, написанные рукою Грюэ. В них говорилось, например, что бессмертие души басня, осмеивалось Св. Писание, Кальвин назван комедиантом, который хочет занять место папы; кроме того, найден был набросок воззвания к народу, где автор утверждает, что закон должен наказывать только преступления против государства и прав граждан, найден был также набросок письма к савойскому герцогу. Этого было достаточно. “Я не думаю, – писал об этом Кальвин, – чтобы Грюэ сам выдумал эти ужасы; по всей вероятности, он списал их. Но он писал это и будет осужден”. В течение месяца несчастного Грюэ подвергали ежедневно самым варварским пыткам, чтобы выведать от него, кто были его сообщники, и, наконец, ничего не добившись, “принимая во внимание, что посягающий на существующий порядок не только словом, но и помыслами заслуживает смерти”, присудили его только за одни черновые наброски никогда не опубликованных идей к смертной казни. 26 июля 1547 года истерзанный, полумертвый от пыток Грюэ взошел на эшафот.

В таком роде были и некоторые другие процессы. Борьба продолжалась, то ослабевая, то разгораясь, но была она чисто партизанской. Либертины, в сущности, не предпринимали ничего решительного. Они только дразнили Кальвина, выводили его из себя своим презрением к его нововведениям, осыпали насмешками. Кальвин усиливал свои строгости, штрафовал, отлучал их; некоторые, наиболее дерзкие, платились еще больше. Но оппозиция от этого нисколько не ослабевала. Одно время (1552 – 1554 годы) даже казалось, что победа готова перейти на сторону либертинов. Перрену удалось быть выбранным в синдики, в совет также попало несколько членов оппозиции, и либертины, во главе которых стоял молодой Бертелье, сын знаменитого женевского патриота, решились действовать энергично. Они потребовали, чтобы совет перестал раздавать право гражданства французским эмигрантам, которые, как известно, были главной опорой Кальвина, и Перрену действительно удалось добиться против них некоторых ограничительных мер; другое, еще более важное требование либертинов заключалось в том, что право церковного отлучения должно быть отнято у консистории и передано совету. Положение становилось критическим. Предложение либертинов было заманчиво, и совет обнаруживал сильное расположение присвоить себе право отлучения. Кальвину снова пришлось прибегнуть к своей обычной угрозе. На этот раз не только он, но и все проповедники объявили о своем намерении покинуть Женеву, и снова совет, не считая возможным обойтись без них, решил пожертвовать этим одним правом, чтобы спасти остальные. Вопрос о церковном отлучении был решен в пользу консистории.

Либертинам оставалось последнее средство – созвать во что бы то ни стало, без ведома синдиков, генеральное собрание, которое, как они надеялись, выскажется в их пользу. Но Кальвин был предупрежден вовремя. За несколько дней до назначенного заговорщиками срока на улице произошла стычка между ними и приверженцами реформатора. Либертины были смяты, их обвинили в мятеже, и в мае 1555 года девятилетняя борьба была закончена. Бертелье и еще трое патриотов погибли на плахе, Перрену и другим вожакам удалось бежать; остальные либертины были изгнаны, имущества их конфискованы, и под страхом смертной казни запрещено было хлопотать об их помиловании.

С тех пор Кальвин не встречал больше оппозиции: Женева осталась за ним.

В течение этого девятилетнего периода Кальвину приходилось бороться не с одной только враждебной частью женевского населения. Из среды самого духовенства не раз поднимались проповедники, не соглашавшиеся с тем или другим пунктом его учения. Но Кальвин, считавший необходимым для блага Женевы настаивать на исполнении самых мелочных предписаний своей церковной дисциплины, конечно, не мог делать уступок в своем учении, вводить таким образом раскол в собственной церкви. Это был самый тяжелый период его жизни. Со всех сторон на воздвигнутое им здание производились нападения, ему приходилось отбиваться на всех пунктах. И реформатор отстоял свое дело с поразительной энергией, но и с поразительной жестокостью.