Жалитвослов - [23]

— Вы погодите, не перебивайте. Знаете здание Высшего арбитражного суда? Сегодня в четыре часа подойдете туда, войдете через главный вход, свернете направо и дойдете до конца коридора. Там есть дверка под лестницей, туда и постучитесь. Вас будут окликать — ни в коем случае не отвечайте и не оглядывайтесь. Это все.

— А кого спросить?

— Справедливость, — ответила Лядова и повесила трубку.

— Справедливость? — задумчиво повторила Любовь Евгеньевна, когда он пересказал ей этот разговор. — Я слышала еще в институте разговоры, что ее можно найти. Неужели Надя знает, где? Ты сходи туда, Федя.

— Ты что, серьезно?

— Сходи, Федя, вреда не будет.

Но до двух часов Федор Иванович еще колебался. А потом и сам не заметил, как оказался на улице, с портфелем, в котором лежали документы и копия судебного решения. В метро он думал о справедливости.

Остановить его попытались еще на входе — некий то ли вахтер, то ли швейцар с криком выбежал из кабинки, но Федор Иванович быстро прошел мимо и с удивлением обнаружил, что тот не бежит за ним, не требует пропуска.

Он завернул в коридор, и тут строгий человек в очках спросил его, куда он направляется. Федор Иванович проигнорировал и его. Человек окликнул его, приказал остановиться, но Федор Иванович, как ему и было говорено, не обернулся и не остановился. Быстрыми шагами он достиг конца коридора, увидел лестницу, а под ней — дверь, похожую на вход в чулан. Дверь была приоткрыта. Он легонько стукнул в нее и толкнул.

Это и впрямь был чулан, где хранились ведра и веники. Однако каким-то образом сюда поместился стол, и за этим столом крохотная старушка, видом похожая на уборщицу, внимательно изучала какой-то пухлый том. При виде Федора Ивановича она аккуратно закрыла книгу, и он увидел на обложке ее название — «Codex Iustinianus». Но удивило Федора Ивановича не то, что уборщица изучает Юстиниановы декреталии, — арбитражный суд все-таки, сюда, может, с другим образованием на работу не берут. Удивило его то, что старушка ласково кивает ему, словно признав.

— Мне бы… справедливость, — неуверенно произнес он.

— Так я ж Справедливость и есть, — просто сказала она.

Он с сомнением оглядел ее и произнес:

— Старовата ты для Справедливости.

— Кому, может, и старовата, — спокойно ответила она. — А тебе — в самый раз.

После этих слов он как-то успокоился. Вошел, протиснулся за стол, стал вытаскивать бумаги, но она его остановила:

— Этого не надо. Знаю уже, еще со вчерашнего. Настрадался, сердешный…

— Настрадался, — вздохнул он. — У кого только не был.

— Не у тех ты был, — сказала она.

— Да хоть у кого, лишь бы справедливость восторжествовала.

— Ужо восторжествую. Колька у меня доиграется.

— Так ты его знаешь?

— Как же мне его не знать? Негодный он. Живет не по правде. Он у меня здесь, — она постучала пальцем по книге.

Федор Иванович так весь и подался к ней.

— Ты уж это… сделай с ним что-нибудь… чтобы он…

— Ты мне это брось, — оборвала она его, строго пригрозив пальцем. — Я тебе что, киллер? Я, наоборот, чтобы все по закону…

— Да нет, — смутился Федор Иванович, — я не это имел в виду. Я это к тому, чтобы правда…

— Во-во, — одобрила она. — Вот и я за это. Ну, говори, у кого был.

— Да много у кого, — принялся Федор Иванович припоминать. — У Гутова Павла Петровича, у… — и он назвал еще много имен, которые ему довелось узнать за последнее время.

Она молча кивала, а когда он закончил, произнесла:

— Говорю же, не у тех ты был. Некоторые-то даже у меня тут, — она вновь постучала пальцем по книге. — Разве к таким ходят? Один вот, к которому ты приходил, после твоего ухода снял трубочку да позвонил соседу твоему.

— Глотову? — вырвалось у Федора Ивановича.

— Глотову, Глотову, — кивнула она. — Разве к таким ходят? Пиши, значит, — здесь, в арбитражном суде есть Омельянов Владимир Егорович. Хороший он человек, по правде живет. Он тебе с твоим делом поможет. Потом в министерстве сидит Серова Галина Сергеевна, у нее обязательно отметься. Да адвокатом возьми Кулакова Виктора, он тебя не подведет. Всем им скажи — от меня, дескать. А Надька Лядова твоя — купленная. Хорошо хоть, что указала на меня, а теперь повременю ее в книгу заносить. А так — прямой кандидат.

Он поднял на нее глаза, спросил:

— Чего ж ты допустила-то?

— Это не тебе судить, — сказала она строго. — И главнее меня есть. К тому же…

— Что? — спросил он, подождав.

Она отвела глаза, лицо ее посуровело.

— Сидела я, — тихо сказала она, когда ждать уже стало невтерпеж. — Недавно вот вышла. Спасибо, люди добрые на работу взяли.

— За что сидела-то? — так же тихо спросил он.

— Преступления против конституционного строя пришили, — ответила она, не поднимая глаз. — Спасибо, приняли во внимание возраст да то, что срок первый, — попала под амнистию.

— Сколько дали-то? — с жалостью спросил Федор Иванович.

— Влепили на всю катушку, — сказала она, — да отсидела всего два года.

— Как же ты… теперь-то?

— Да вот так. Помогаю, чем могу.

Федор Иванович смотрел на нее, и так вдруг сердце у него защемило, что невольно он приложил руку к груди.

— Болит? — тихо спросила она.

— Еще как болит, — признался Федор Иванович.

— Вот и у меня болит.