Жадный, плохой, злой - [14]

– Карта, – сказал я, пожимая плечами. – Масштаб 1: 750 000.

– Болван! – с чувством произнес Дубов. – Какой же ты писатель? Воображения – ноль! Это же Российская империя! Великая и многострадальная держава. Оптом ее уже продали. Теперь торгуют в розницу. Сегодня она лишь на мне держится, на моем горбу!

В глубине души я сильно усомнился. Помимо кудрявых локонов, у этого человека не было ничего общего с атлантом. Вряд ли Всевышний рискнул доверить его покатым плечам столь ответственную и тяжелую ношу.

Поскольку свои мысли я оставил при себе, Дубов приписал мое молчание благоговейному согласию и возвысил голос еще на три четверти тона:

– Я не вправе жалеть каждую маленькую девочку! Я должен думать о всех сразу, о целом народе! – Его правая рука описала над столом такой порывистый и широкий жест, что едва не смахнула на пол бюст Гитлера, соседствовавший почему-то со статуэткой Будды. – Но я не жалею и себя самого. – Опять понизив голос до уровня доверительной интонации, он предложил: – Присмотрись-ка ко мне хорошенько… Как я выгляжу?

«Дерьмово!» – вот что сказал бы я, если бы вдруг решил по дурости, что от меня ждут искреннего ответа.

– Ну… в сравнении с годовалым бутузом из рекламы памперсов вы, конечно, проигрываете, – так дипломатично выразился я на самом деле.

– Именно! – Он одобрительно кивнул и выпятил губы так, словно намеревался послать мне воздушный поцелуй. – Ты первый сказал мне правду, вместо того чтобы подсластить горькую пилюлю. Молодец, писатель! Уважаю!

– Да любой, кто вас увидит, сразу догадается, что вы не с горного курорта вернулись, – поскромничал я.

– Нет! Даже самые близкие люди мне врут. Подлецы и лицемеры! По их словам, я хорошею с каждым днем. Цвету и пахну. Хотя на самом деле… – Он обреченно махнул рукой.

– Неужели так плохо со здоровьем? – вежливо поинтересовался я, позаботившись, чтобы в моем тоне не прозвучало ни одной радостной нотки.

– Хуже некуда. Все эти годы я работал на износ, и вот результат: рак желудка. Высокопарно выражаясь, аденокарцинома. – Дубов бросил на меня испытующий взгляд, явно опасаясь пропустить тот момент, когда я начну горестно заламывать руки, разрыдаюсь или брякнусь в обморок.

Я усидел. Разве что поерзал на стуле, принимая более удобную позу. С несколько разочарованным видом он спросил:

– Теперь ты догадываешься, зачем понадобился мне?

– Весьма смутно, – признался я. – Намечается что-то вроде предсмертной исповеди? В таком случае, честное слово, лучше бы вы обратились к священнику, а не к писателю.

– Юлишь! – Обогнув стол, он остановился напротив меня и вдруг заорал, обдав меня брызгами слюны и волной перегара: – Ты отлично знаешь, что от тебя требуется! Мой великовозрастный балбес все тебе выложил, пока вы строили друг другу глазки! О чем еще вы шушукались в укромном уголке?

Забросив ногу на ногу, я вынудил собеседника держаться на некотором расстоянии от подошвы своего запыленного башмака, после чего невозмутимо заметил:

– У вас неверная информация. Шушукаться приспичило Марку. Я просто слушал. Потом сказал ему, что в эти игры не играю, вот и все.

– Какие игры? – насторожился Дубов, сделавшись очень похожим на медведя, поднявшегося на дыбы.

– Те, – сказал я, – от которых у женщин дети рождаются, а у мужчин случается выпадение прямой кишки. Извините, но ваш сын только позорит известную фамилию.

Я внутренне напрягся, ожидая реакции собеседника. Учитывая его гонор и импульсивность, ошибка могла обойтись мне дорого. Но я попал в точку.

– Марк – законченный негодяй и подонок! – прошипел Дубов, размашисто направляясь к сервировочному столу на колесиках, уставленному по большей части разнообразными бутылками, а не тарелками. – Проклятый извращенец! Ни одних штанов не пропустит мимо себя!

Юбки его тоже могли бы заинтересовать, добавил я про себя, имея в виду те, которые носят бравые шотландцы, не боящиеся простатита.

Даже если бы я обладал способностью передавать мысли на расстоянии, Дубов все равно не сумел бы уловить ни одной. Слишком уж он был поглощен собственными идеями, требующими немедленного воплощения в жизнь. Жадно хлебнув из квадратной бутылки чего-то золотистого, он тут же приложился к другому горлышку, и, даю голову на отсечение, оттуда полился отнюдь не прохладительный напиток.

– Кха! – произнес он, а после небольшой паузы добавил: – Фу-ух!

Я сочувственно цокнул языком. Называется: поговорили.

От нечего делать я обвел взглядом кабинет. Главной его достопримечательностью являлась стена, увешанная сверху донизу изображениями Дубова в обществе всевозможных колоритных персонажей с узнаваемыми физиономиями. Вот он на футбольном поле среди основного состава «спартаковцев»… А вот за столом с самым лысым и усатым бардом страны… Над убитым лосем с живым батяней-комбатом отечественной попсы… Рука то на плече кубинского диктатора, то на талии российской примадонны, то вообще черт знает где, издали не разберешь. Брюхо чаще всего прикрыто клетчатыми или рябыми пиджаками свободного покроя. Взъерошенная голова стабильно выдвинута на передний план, но иногда торчит где-нибудь сбоку, как, например, на банкете по случаю президентской инаугурации.