Зерна гранита - [32]

На столике под портретом отца лежал семейный альбом. Каждое утро первой заботой матери было стереть с него пыль. Такова была традиция. Когда Мартин был маленьким, мать научила его перед уходом в школу встать возле портрета отца и сказать: «До свидания!» Это тоже стало традицией.

— Сядь, мама.

Он раскрыл альбом. На фотографии — маленький мальчик, оседлавший буйвола с большими витыми рогами. На другой фотографии — ученик в грубошерстных брюках, коротковатых, раздувшихся на коленях.

— А эта фотография сделана за неделю до женитьбы, — показала она следующую.

Стройная фигура, мужественное лицо, проницательный, как у орла, взгляд.

Шелестели страницы альбома. В который уже раз материнские глаза ласкали взглядом выцветшие фотографии.

— А вот эта последняя, — сказала мать, и глаза ее наполнились слезами.

Они молчали, и разговор продолжался мысленно. На последней фотографии его отец снят в форме железнодорожника. Озабоченный, строгий взгляд, немного заострившийся нос.

Мартин закрыл последние пустые страницы альбома. На них не было фотографий. Здесь оборвалась жизнь.

На лицевой обложке альбома неумелая рука нарисовала белокаменный памятник со звездой.

— Мартин, иди сюда! Знаю, что ты любишь яблоки! — позвала из соседней комнаты мать.

Ночью он долго ворочался в постели. Сон не шел. Мартин зажег ночник, взял книгу, но читать не мог. Мысли уносились далеко-далеко. Он встал и долго ходил по комнате. Так и дождался утра, свежего, прохладного. Капли росы блестели как бриллианты и с легким шелестом падали с веток, когда Мартин шел через сад. Он не знал, что делать. Ему хотелось, чтобы побыстрее прошел день и наступил вечер, лиловый и тихий. Он придумал, что скажет девушке…

— Мартин, прохладно, а ты легко одет. Возвращайся! — услышал он.

«И она не спала, думала обо мне. Спасибо тебе, мама! Мы, дети, чем старше становимся, тем меньше ценим материнские заботы. Ты же живешь мною».

— Сейчас иду! — Он ухватился за перекладину, медленно подтянулся на руках и перекувырнулся.

После завтрака Мартин пошел к железнодорожной станции. По пути ему встречались знакомые, и он учтиво здоровался с ними. На углу, перед тем как спуститься по ступенькам лестницы, он увидел дядю Георгия. Свернув кусок слоеного пирога с брынзой в трубочку, дядя Георгий спешил в свою комнату. Несколько станций по линии гражданской обороны находились в его подчинении. Человек он был авторитетный, пользовался почетом и уважением не только в городе, но и в соседнем округе.

— Доброе утро, дядя Георгий! Рано встаешь.

— Когда мне было столько же, сколько тебе, мне здорово спалось. А теперь, когда прогудит в полпятого идущий в Софию скорый поезд, как по сигналу встаю. И, чтобы не будить молодых, иду в депо. А там всегда находится работа.

Они медленно пошли вместе.

— Что будешь делать, когда уйдешь на пенсию? — спросил его Мартин.

— Мне пенсия не нужна, Мартин. Боюсь я пенсии. Она станет для меня концом жизни. Пока я жив, буду работать.

— Но ведь она, как говорится, заслуженный отдых.

— Пенсия для меня что топор. Она подходит, чтобы обрубить корни жизни.

— Но ведь осень все равно придет, опадут листья с ветвей.

— Голая ветка грустит, что нет сил, мучается, что нет листьев. Но не стремитесь срубить ее!

— Я говорю в принципе, дядя Георгий. Ты ведь еще молодой.

— Если я встаю рано, не имея на то причины, то знаю, насколько я молод. А ты подумал о предложении?

— Подумал.

— Будь здоров!

Улыбаясь, Мартин шел к своей комнате.

— Эй, влюбленный, не проходи мимо обреченных женоненавистников! — догнал его Петр. — Рассказывай, что было вчера вечером…

— Не заглядывай в чужой двор, — засмеялся Мартин.

— Вот-вот! Так и с другими у меня бывало. Клянутся в дружбе, пока не станут рабами какой-нибудь женщины, а потом обо всем забывают. Скажи хотя бы, откуда она и кем работает, чтобы знать, станешь ли ты искать для нее работу здесь или уедешь с ней куда-то.

— Живет она в Софии, приехала в гости к своей тете, а кем работает — не знаю. Не дошли до подробностей.

Клуб был полон людей. Пионеры проворно поднялись на сцену, поднесли цветы и повязали алые галстуки ветеранам, занявшим места в президиуме. Секретарь комсомольской организации обратился к дяде Георгию с просьбой поделиться воспоминаниями.

— Это живая история партии в нашем крае, — прошептал Мартин девушке.

— Молодежи нужна музыка, а не воспоминания, — вяло ответила она.

— Воспоминания — это великое наше наследства, — продолжал Мартин.

— Надоело мне это наследство! — Девушка повернула голову в ту сторону, где длинноволосый, пестро одетый парень пошел к выходу, нагнувшись, чтобы не мешать людям. — Вот оно, наследство, — указала она на парня.

— Таким длинноволосым, может быть, лучше и уйти, — сказал Мартин. — Витрина безвкусицы!

— Почему? А разве крупные партийные деятели в свое время не носили бород и длинных волос?

Мартин посмотрел на нее с удивлением:

— Но что они носили под волосами и в своих сердцах?

Она не ответила. Воспоминания дяди Георгия она слушала рассеянно.

А он говорил спокойно, как будто речь шла вовсе не о том, отчего побелели его волосы.

— Я немного увлекся, но расскажу вам о командире нашей боевой группы. Он работал стрелочником на станции.