Зеркало за стеклом - [28]
— Не делай из этого трагедию. — Мужчина наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, разминая шею. — Если тебе так уж хочется отрубить ему именно ведущую руку, то милосерднее просто оторвать голову. С одной рукой он тут никому не сдался, даже местным попрошайкам. Пройдёт какое-то время, и мальчишка сам наложит на себя руки. Одну. Которую ты ему великодушно оставишь.
Он саркастически изобразил лёгкий поклон. Похоже, усмешка на более-менее длительное время сходит с этого лица только ночью во сне. Хотя кто знает, что снится человеку, так запросто говорящему о том, чтобы лишить головы нечистого на руку ребёнка. Неужели он серьёзно? Меня передёрнуло. На расстоянии вытянутой руки? Господи помилуй! Да я на расстояние вытянутой в одну линию городской стены к нему бы теперь не подошла!
— Воровство карается отрубанием руки. Это закон, и кому, как не тебе, знать, к чему приводит неповиновение законам.
— Как видишь, обе руки у меня всё ещё на своих местах.
— Хвала Свету, до позорного воровства ты не опустился. Но за право снять с плеч твою голову выстроится целая очередь, достаточно только щёлкнуть пальцами. Таких, как ты, Йен Кайл, нужно закапывать по частям в золотых сундуках.
Однобокая ухмылка мужчины на этот раз была шире предыдущих и дольше всех задержалась на лице, а поднятые брови и на мгновение широко открытые ярко-серые глаза сделали его похожим на безумца. Хотя почему похожим? О Свет и все его Хранители! Я же шла на свадьбу, а не в подворотню к ворам и бесноватым!
— Интересно, что сказал бы наш общий знакомый, услышав от тебя такие слова, дорогая?
— Не волнуйся. Он узнает каждое из них. И я приму любое наказание, которое он мне назначит. И для тебя я не дорогая, Йен Кайл. Я Длань.
— Сказал бы я тебе, кто ты, да Сэт расстроится. Он же у нас, — Йен на миг комично сдвинул брови и поджал губы, будто силясь вспомнить подходящее слово, — настоящий рыцарь. Ладно, хочешь махать железкой — твоё дело. Мне, в конце концов, без разницы, что тут происходит именем этого всесильного мученика.
Ещё раньше, чем подумала, каким боком это может повернуться конкретно для меня, я рванулась от стены к воришке, над заломленной рукой которого Циларин медленно и сосредоточенно поднимала кривой клинок.
— Вы что, спятили?! Руки детям отрезать, это же надо додуматься! — Мысленно я возблагодарила Свет за то, что мне удалось кричать, хоть и хрипло, и этим привлечь к себе внимание. И тут же обругала себя за это. Занесённый клинок остановился, женщина взглянула на меня так, будто вбила в голову два обоюдоострых ножа.
— Ворам отрубают руки. Это закон. — Бесстрастно повторила она. — Если ты просто сочувствуешь ему, ступай с миром, ты ничем не можешь помочь. А если пытаешься укрыть от заслуженного наказания, готовься к тому, что я буду задавать вопросы. Когда закончу с ним. Очень неприятные вопросы.
— Я не воровка, мне скрывать нечего. — Огрызнулась я, испытывая острое желание развернуться и сбежать туда, где бурлила многоликая толпа. Пусть меня толкают, пихают и несут неизвестно куда, главное — живую и невредимую. Но оставить ребёнка на растерзание из-за какой-то украденной склянки мне не позволяла совесть. Ну, и, пожалуй, ещё мысль о том, что в толпу я уже упаду с тем ножом в спине.
Циларин опустила нож, выпрямилась и оттолкнула паренька. Тот со всхлипом упал и свернулся калачиком, крепко прижав обе руки к груди. Из-под лохматой нечесаной чёлки в меня впился взгляд, исполненный ужаса. Наверняка подумал, что живым с этой улицы он сегодня не уйдёт. Женщина наклонилась, подняла склянку и продемонстрировала мне, держа большим и указательным пальцами.
— Он украл вот это.
— Это моё.
— Значит, он украл это у тебя.
— Гениально. — Всплеснула руками я. Говорить в таком тоне с людьми, подобными этим двоим, не просто глупо — это верх врождённого идиотизма, но я чувствовала, что близка к какому-нибудь некрасивому нервическому припадку, так что мне было всё равно. — А Вам никто не говорил, что иногда люди носят с собой вещи, принадлежащие кому-то другому, не нарушая при этом никаких кровопускательных законов?
— Объясни. — Циларин едва заметно прищурилась. Очевидно, так выглядело в её понимании сердитое нетерпение, смешанное с досадой. Краем глаза я увидела, как Йен сложил руки на груди, но с места не двинулся. Наверняка усмехается, ненормальный.
— Объясняю. — Я собрала всю оставшуюся смелость в кулак, хотя эти жалкие обрывки запросто уместились бы на кончике ногтя мизинца, и начала сочинять. — Этот маленький дуралей не вор. Он просто дуралей. Мой младший брат. У него совсем плохо с головой от рождения. Сидит себе, спокойный такой, чудесный мальчик, улыбается, а вдруг в черепушке что-то тюк! — вскакивает и со всех ног удирает. Поскольку у родителей, кроме него, только я, мне за ним и гоняться. Все ноги оббила, пока добежала. — Демонстрировать для наглядности стоптанные лапти я не стала. Обойдётся. В конце концов, на что человеку воображение.
— Это не объясняет того, как у него в руке оказался этот флакон. И почему, когда я его поймала, он вырывался и кричал, что флакон принадлежит ему.
Меня пытаются убить и съесть пять раз в день. Лишь умение вовремя разнести полдворца и особый дар спасали мне жизнь и честь! Иногда красивые глаза тоже помогали избежать дипломатического скандала. Но опыт подсказывает, что лучше бить чемоданом. Сегодня я собираю информацию про принца оборотней и проверяю его на склонность к изменам. Потом предоставляю полный отчет о короле эльфов. Чуть позже проверяю стрессоустойчивость разъяренного дракона. У официальной королевской «развратницы» очень «потный» график. Меня даже посвящали в рыцари и обещали оплатить торжественные похороны.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.