Зеркало тьмы - [6]

– М-да, минутки, похоже, будет недостаточно, – молвил я. – Отправляйтесь в их палаты, просто из вежливости. Фултон, купите девушке бокал вина и объясните, как работает паровой двигатель. Смит, вон та рыженькая, кажется, может похвастаться той еще топографией для исследования и нанесения на карту мира. Кювье, а вы изучите анатомию вон той блондинки. Я уверен, вам по силам построить несколько теорий о происхождении округлой морфологии женской фигуры.

Я был уверен, что им будет чем заняться, пока я узнаю, кто такой этот Озирис и действительно ли он знает что-либо стоящее моего внимания.

Ученые с таким нескрываемым удовольствием делали умный вид, что мне стоило бы потребовать у Маргариты комиссию, если бы она не была столь же скупа, как и моя старая домовладелица мадам Дюрель.

– Итан, а какую из этих фей вы хотели бы потискать? – спросила меня хозяйка борделя, когда девушки увели светил науки в палату, занавешенную дымчатым тюлем. Чернокожие слуги принесли высокие латунные турецкие кувшины. Свечи и палочки благовоний распространяли вокруг себя янтарный свет.

– На меня снизошла высокая моральная нравственность, – ответил я. – Как говаривал Бен Франклин, надо бороться со своими пороками, и я теперь стремлюсь к епископской благодетели.

– Епископской? Священники – наши лучшие клиенты! Слава богу, Бонапарт вернул нам церковь.

– Да, да, я слышал благодарственный молебен в соборе Парижской Богоматери на Пасху в честь нового конкордата с Римом.

– Фарс, да и только, месье. Иудейские короли над входом так и стоят безголовыми с тех самых пор, как революционная толпа приняла их за французских королей и снесла им головы. Эдакий каменный памятник гильотине! Да и сама церковь, которую якобинцы некогда именовали Храмом здравого смысла, пребывает в полнейшем беспорядке. Благодаря этому благодарственному молебну я услышала колокола впервые за последние десять лет, а эти генералы даже не знали, когда нужно преклонить колени. Вместо коленопреклонения всю консекрацию[1] эта чернь бряцала своим оружием, я с трудом разбирала латынь за их хихиканьем, шепотом и лязганьем сабель и штыков.

– Простолюдины рады возвращению церкви, в этом и состоял замысел Наполеона.

– Да, и страна постепенно скатывается в свое недалекое прошлое: обратно к вере, тирании и войнам. Неудивительно, что толпа проголосовала за то, чтобы сделать его пожизненным Первым консулом! По счастью, мой бизнес может процветать в любом политическом климате. Роялисты, революционеры, клерикалы и маршалы – покувыркаться в постели любят все. – Она подняла свой тонкий высокий бокал с шампанским. – За страсть!

– И дисциплину! – Я сделал глоток, не без тоски посматривая на девушек. Мои ученые спутники болтали так, словно они были на лекции в институте; куртизанки же, казалось, могли изобразить поддельный интерес к чему угодно, даже к науке. Воздух пьянил ароматами гашиша и алкоголя. – Честное слово, воздержание даже доставляет удовольствие. Пожалуй, напишу об этом книгу.

– Нонсенс! Все мужчины без исключения нуждаются в пороках.

– Играть в азартные игры я тоже зарекся.

– Но ведь должно быть что-то, ради чего вы готовы биться об заклад! – прервал нас мужской голос.

Глава 3

Я обернулся. В приемную вошел смуглый мужчина, одетый в вычурный костюм султана. У него был ястребиный нос, хищный взгляд, тонкие, как у ящерицы, губы, придававшие его лицу змеиное выражение инквизитора (или одного из моих многочисленных кредиторов). Тюрбан украшало страусовое перо наподобие тех, что солдаты собирали в Египте, отстреливая ради забавы этих туповатых существ. При всем этом он ничем не напоминал араба и был похож скорее на француза. Человек любит притворяться.

– Позвольте представить вам Озириса, бога подземелья, – произнесла Изида-Маргарита, – он, как и вы, поклонник истории Египта.

Мужчина поклонился и произнес:

– Конечно, я не могу похвастать столь драгоценными находками, как знаменитый Итан Гейдж.

– Боюсь, я все потерял, – ответил я. – Люди часто считают меня богатым в надежде на то, что я поделюсь своим богатством с ними, а потому я всегда стараюсь как можно быстрее развеять их иллюзии.

– И, если я не ошибаюсь, покинули Египет еще до окончания кампании?

– Как и Наполеон. Я американец, а не француз, а потому моя жизнь принадлежит только мне самому.

Должен признать, это не совсем правда, ведь кому из нас в действительности принадлежит его собственная жизнь? Но я не хотел домыслов.

– И готовы ли вы поставить эту свою жизнь на кон?

– Это вряд ли. Я как раз рассказывал Королеве Аравии о том, что в корне изменился.

– Да, но искусить и соблазнить можно любого, ведь этому нас учит Пале-Рояль, не так ли? Все мы мечтаем и тоскуем о чем-то, и никто из нас не без греха. Ведь именно поэтому мы собираемся вместе и не судим, дабы не быть судимыми. Мы можем восхищаться праведниками, но в действительности не любим их, да и не доверяем им, а самых благочестивых распинаем на кресте. Хочешь иметь хороших друзей – не стремись к совершенству, не так ли?

Моих компаньонов, как я вдруг осознал, уже увели их спутницы. Ученые мужи оказались либо храбрее, либо пьянее, чем я думал, и я внезапно остался один.