Зеркало ночи - [22]

Преодолеть пространство и простор!..

И, невольно подпевая ему, Матвей вдруг ощутил обратный ход времени, и оказался не то в двадцатых, не то в тридцатых годах, и каждой клеточкой тела, каждой паутинкой души стал человеком того времени, стремящимся все выше, и выше, и выше, в счастливые сороковые, сияющие пятидесятые, и дальше, дальше – в изобильное будущее, перед которым поповский рай покажется скудным и жалким, скучным и пустым… А дядя Коля уже не плакал и не жаловался: из своих убогих восьмидесятых он вызвал счастливые двадцатые, и они пришли к нему, гремя и ликуя.

…Уже после полудня дядя Коля вышел от Матвея, и холодный ветер разом отрезвил его. Он нагнулся, зачерпнул ладонью снега, потер им лицо. И степенным стариковским шагом направился к дому – на соседнюю улицу. Он еще не дошел до угла, когда там внезапно появилась и затормозила черная «Волга». Из нее не спеша вышли двое мужчин. Дядя Коля замедлил шаги. «Это еще кто такие? – спросил он себя, и неприятный холодок пробежал по его спине. Люди не понравились дяде Коле. А они тем временем огляделись и лениво направились навстречу ему. – Господи, – совсем опешил старик. Вот тебе и глухомань, вот тебе и участковый! Накаркал, дурак!» И остановился.

– Товарищ, – крикнул ему один из мужчин, – можно вас на минуту?

«Он, не к добру», – подумал он, а ответил угодливо:

– На минуту – это пожалуйста. Отчего же нельзя на минуту…

– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где тут живет Матвей-инвалид? – спросил, приближаясь, тот, что был повыше и похудей, чернявый.

– А чего ж не знать! – обрадовался дядя Коля. – Вона его дом, крыша зеленая.

– А сам он где сейчас?

– Да там и сидит… А вы, товарищи, откуда будете?

– Мы так… по пенсионным делам, – пробормотал второй, толстый.

– Это – да, он инвалид, пенсию получает, – покивал дядя Коля. – Там у него собака, смотрите, – сказал в спины мужчин, уже шедших к дому Матвея.

«Как же! – думал он, уходя и побыстрей и в то же время стараясь не терять степенности. – Ежели б по пенсионным делам на черных «Волгах» разъезжали, у нас бы у всех пенсии были по полтыщи. Небось обэхаэс. Накрыли Мотьку на нетрудовых доходах. А и правильно, поделом – мало что военную пенсию получает, так еще на ремонте зашибает – кому телевизор, кому утюг… То-то от аппарату отказался – хватает ему, говорит! Еще бы не хватало… А теперь небось прижучат его. И правильно. Жизнь – она штука справедливая».

А мужчины замедлили у калитки.

– Может, не стоит сегодня, Семен? – сказал Костя.

– А почему? – удивился тот.

– Да как-то… Не чувствую себя готовым. Очень уж быстро нашли. Надо продумать разговор, с Дедом посоветоваться…

– А может – сразу накроем? – азартно спросил Семен.

В доме коротко, настороженно гавкнула собака, почуяв, очевидно, чужих людей.

– Слышишь? – сказал Костя. – Думаешь, он так тебе сразу все и выложит? Наверняка тот еще жук…

– Это конечно, – согласился Семен. – Правильно, без Деда нельзя. Мы нашли – а уж теперь пускай сам. Поехали.

И они быстро вернулись к машине.

…Ренат стал ходить по комнате – торопливо, даже суетливо – туда-сюда, туда-сюда. Он поминутно поправлял очки и сквозь них испуганно косил на Матвея. Тот смотрел на приятеля с испугом: не ждал такого. После ухода дяди Коли Матвей стал маяться, места себе не находил, от выпитого противно загудела и закружилась голова, и он по морозцу побежал к Ренату. И там, почти неожиданно для себя, рассказал ему о прошлогодних событиях. Все – как недавно Ядвиге Витольдовне. Старуха тогда замолчала так надолго, что Матвей решил, будто она ничего не поняла. Потом сказала: «Человек не может быть богом». Перекрестила по-католически и ласково проводила Матвея

– мол, привыкла ложиться пораньше.

А Ренат, выслушав, забегал, задергался – и все молчком. Вдруг как-то боком, в углу встал, забормотал: «Там, где жили свиристели, где качались тихо ели. Пролетели, улетели Стая легких времирей». Испуганно, исподлобья взглянул на Матвея и снова забормотал, как молитву, забубнил:

В беспорядке диком теней, Где, как морок старых дней, закружились, Зазвенели Стая легких времирей…

И тут кинулся к Матвею, с разбегу бухнулся на колени, завопил дурным голосом:

– Ты гений, гений!

Очки свалились-таки, он стал шарить по полу, ползал, тыкался в Матвеевы ноги и все повторял:

– Гений, гений!

– Брось, Ренат, что за шутки? – недовольно сказал Матвей.

– Ты гений! – заорал он опять и вскочил с колен. – Всех времен и народов! Как же мне повезло в жизни, что я знаком с тобой!

– Перестань, – раздраженно буркнул Матвей.

– Ты что, не понимаешь?! – возмутился Ренат. – Ты сделал грандиозное открытие. Ты доказал, что будущее существует в нас всегда! Насчет прошлого и настоящего никто не сомневался, а вот будущее представлялось какой-то зыбкой неопределенностью. Твоя Машина строит образ будущего на основе энцефалограммы, кардиограммы, принимает во внимание и ритм дыхания, и биополе человека, ведь так?

– Ну да, примерно, – согласился Матвей вяло: не о том он думал, когда рассказывал Ренату о Машине.

– Сигналы сегодняшнего состояния человека она экстраполирует в будушее, расшифровывает, рассчитывает весь процесс их изменения на 17 лет! Это значит, что время заложено в нас! Я то же самое сколько лет пытаюсь доказать на материале литературы, а ты… Ты – гений! И то, что мы называем судьбой, роком, – это программа! Карма-программа! «Не властны мы в самих себе»! Гениально! И тогда само собой разумеется, что моя гипотеза вовсе не гипотеза – аксиома! Человек есть человек потому и постольку, поскольку в нем заложены три временные координаты!