Зеркало Медузы - [54]

— Следующий поворот налево, — проинструктировала она водителя.

Мавзолей Ван Оуэнов был, пожалуй, самым помпезным на всем кладбище. Построенная в виде греческого храма из того же белого известняка, который лежал на волнорезах, защищавших Шеридан-роуд от вечно неспокойного озера, усыпальница располагалась на небольшом холме, откуда открывался хороший обзор на окрестности. Лучшие места всегда достаются не тем, кто делает что-то хорошее, подумала Кэтрин. Из-за суровых зим среднего запада мавзолей давно утратил свой прежний глянец. На его крыше образовалась трещина, в которую пробрались какие-то вьющиеся растения. Когда персонал кладбища предложил Рэндольфу удалить эту лозу, разрушавшую крышу, ее супруг сказал: «Оставьте растения в покое. Они единственные живые существа на целую квадратную милю». Сейчас Кэтрин понимала, о чем он говорил.

Так как обочины с двух сторон оказались заваленными снегом, Сирил остановился посреди аллеи. В зоне видимости была еще одна машина, но она, выпуская из выхлопной трубы белый шлейф пара, направлялась к дальнему концу кладбища.

Кэтрин закуталась в шубу. Как только ее помощник открыл дверь, она осторожно вышла на обледеневшую аллею. Сирил, держа в одной руке урну, подхватил ее под локоть. Она оперлась на его руку, и они вместе перебрались через снежный сугроб, образовавшийся на обочине. Пригибаясь под порывами ветра, Кэтрин поднялась на холм. Высокая дверь мавзолея представляла собой каркас из железа, черным кружевом обрамлявший толстое непрозрачное стекло. Кэтрин покопалась в плисовом кармане шубы и достала железное кольцо со старинным ключом. Наверное, такими ключами открывали камеры Бедлама. Она передала кольцо Сирилу, но замерзшая скважина не позволила вставить ключ в непокорный замок.

Однако ее помощник неплохо подготовился. Сирил очистил скважину концом отвертки и впрыснул в отверстие немного универсальной смазки. Через несколько мгновений он повернул ключ в замке, и тяжелая дверь, достойная подвалов солидного банка, открылась с басовитым скрипом.

— Может быть, мне пойти с вами?

— Нет, — прижав урну к груди, ответила Кэтрин. — Лучше разверни машину, чтобы мы сразу поехали в город, когда я выйду оттуда. Мне понадобится десять-пятнадцать минут.

Кэтрин вошла в мавзолей, и Сирил закрыл за ней дверь. Пара створных окон, с такими же затемненными стеклами, как на двери, пропускали достаточно света, чтобы не включать люминесцентные лампы — здесь было гораздо светлее, чем она ожидала. На мраморных плитах стен виднелись надписи с цитатами из Библии. В углу у арки со ступенями располагался бюст Арчибальда Ван Оуэна — бородатого «барона железных дорог», который в конце девятнадцатого века обеспечил своим потомкам счастливую и богатую жизнь. Теперь он сердито смотрел на каждого входящего в его посмертную обитель.

Спустившись по ступеням, Кэтрин оказалась в склепе. С каждой стороны на гранитных плитах находилось несколько гробов. Их латунные ручки потускнели от возраста, а некогда блестевшее от лака дерево теперь потемнело и покрылось слоем пыли. На двух полках, тянувшихся вдоль стен, стояло множество урн из порфира и фарфора. В них хранились кремированные останки почивших Ван Оуэнов. Воздух внутри был холодным, но не застоявшимся. Щель в потолке, которую проделала лоза, создавала естественную вентиляцию. В верхнем углу рядом с ней подрагивала паутина шириной не меньше ярда. Просочившаяся влага от дождей и таявшего снега образовала на мраморных плитах большое желто-зеленое пятно.

По спине Кэтрин побежали мурашки — не от холода, гробов и урн, а от вида паука, появившегося на тонких нитях паутины. Уловив необычные воздушные потоки в помещении, насекомое, вероятно, решило, что в его западню угодила какая-то жертва. В поисках долгожданной добычи паук сначала пробежал в одну сторону, затем в другую. И Кэтрин, пойманная в паутину времени, вдруг почувствовала необъяснимый страх.

Она торопливо подошла к стене, протерла перчаткой небольшой участок на полке и поместила туда урну с останками Рэндольфа. Несколько секунд она поглаживала ее рукой, будто бы благословляя прах покойного супруга. Но на самом деле Кэтрин просто ожидала каких-то эмоций, какого-то чувства завершения или, возможно, печали. А в ее душе царила пустота. Она слишком часто разыгрывала эту сцену, и та уже утратила новизну. Ее сердце было таким же мертвым, как обитатели склепа.

Вместо скорби о Рэндольфе Кэтрин, сама того не замечая, унеслась в своих мыслях в давно минувшие времена, когда действительно была живой и чуткой, когда она открыто и страстно принимала все, что предлагал ей окружающий мир. В ту пору художники умоляли ее стать их натурщицей и музой, а аристократы дарили ей подарки в надежде, что она ответит им любовью. Но, честно говоря, в те дни был лишь один мужчина, затронувший — нет, взявший в плен — ее сердце. Только один смог проникнуть в ее душу. Даже теперь она могла представить его грубые руки на своих бедрах и груди. Он поворачивал ее и так и эдак, придумывая позы для новых статуй и фигур. Разве могла она забыть, как густая борода Челлини царапала ее лицо и шею? А его вызывающий смех и дерзкую улыбку, когда он рассказывал о своих шутках и проказах над лордами и придворными дамами? Ей вспоминались ночи, которые они проводили на твердом матраце в его студии. Ей вспоминались дни, когда она ела из серебряной посуды богатых заказчиков и прогуливалась под руку с ним по Понте Веккьо.