Зеркало. Избранная проза - [17]

— Я боюсь, — сказала Ивонна.

Лишневский взял ее за руку.

— Не надо бояться. Ведь я с вами.

Сзади раздался смех, и два светлых платья, шурша, пробежали мимо них.

— Ах, страшно, — крикнула Ивонна и, вырвав руку, бросилась в сторону.

Он нагнал ее. Она стояла у изгороди кладбища и тихо смеялась, выжидательно глядя на него.

Он поцеловал ее в щеку.

— Осторожно, не наткнитесь на проволоку, — сказала она, все еще смеясь.

Он неловко обнял ее. Она прижалась к нему.

— Вам больше не страшно, Ивонна?

— Нет.

Чугунные кресты были совсем близко. Стоило протянуть руку, чтобы дотронуться до них.

Она слегка отодвинулась.

— Идемте, а то поздно, — и посмотрела на него сбоку. — Какой вы странный. Я еще никогда не встречала русского. Вы очень забавный.

— Забавный? Я думаю, это не то слово. Но мы, русские, на своем месте только в России, за границей нам тяжело.

— Мне кажется, одинокому молодому человеку всюду тяжело.

Он промолчал.

— Скажите, кто ведет ваше хозяйство?

— У меня нет хозяйства. Я живу в отеле и обедаю в ресторане.

— А кто смотрит за вашим бельем?

Он рассмеялся.

— Никто не смотрит. Когда оно рвется, я его выбрасываю и покупаю новое.

— Ах, это ужасно. Мне очень жаль вас, — она протянула ему руку. — Хотя я француженка, но понимаю вас.

В пансионе их ждала новость. С последним поездом приехали два молодых англичанина. Не желая терять времени, они уже танцевали с сестрой Ивонны и ее подругой под граммофон.

Ивонна смотрела на Лишневского влюбленно и танцевала только с ним.

Когда наконец стали прощаться, она побежала на террасу за книгой. Лишневский пошел за ней. Ее руки обхватили его шею, и она поцеловала его в губы.

— Встаньте завтра в шесть. Мы одни уйдем купаться.

Они поднялись по лестнице.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Лишневский вошел в свою комнату.

«Какая прелесть эта Ивонна».

Он стал раздеваться.

«Нет, право, она прелесть. Кто смотрит за вашим бельем?»

Он улыбнулся. «Я, наверное, буду спать как убитый. Ведь я так устал. Всего семнадцать лет, и такая хорошенькая. Что она еще говорила?»

Он вытер лицо полотенцем. «Как приятно здесь. Вот бы влюбиться, тогда… Непременно встану завтра в шесть».

Он зевнул. «Я сейчас засну. Ведь я так устал. Я непременно засну». Он лег и потушил свет.

Ему показалось, что он засыпает, ни о чем не думая. Вернее, стараясь ни о чем не думать. Он почти засыпал. Но вдруг почувствовал, что опять, как всегда, воспоминания туг, а сна нет. Лишневский повернулся к стене и застонал.

…Всю эту весну его чувства были как бы раздвоены. Он уверял себя — все хорошо, все по-прежнему, ничего не изменилось. Она — его Лена — так же нежна, даже еще нежнее. Ничего не изменилось…

И все яснее с каждым днем сознавал — все изменилось. Он искал внешних признаков этой перемены, но не находил. И пытался успокоить себя. Глупости. Все идет по-прежнему.

…Да. Она нежна… Как будто еще нежнее. Но это какая-то «формальная нежность». Он так и думал — «формальная». И, едва успокоившись, едва уговорив себя, что она — та же, чувствовал — в ее улыбке, движении, взгляде — нет, не то, не то…

…Было жарко и душно. Начало июня в Париже. Трамваи, переполненные воскресной публикой.

Он пришел к ней, как всегда, в три часа. И все было как всегда.

— Хочешь чаю?

— Пожалуйста. Сегодня так жарко.

— Ах да! Я очень рада, что мы уедем послезавтра. Здесь становится невыносимо.

— Ты рада? Правда?

Она удивленно посмотрела на него.

— А ты сомневаешься?

— Да… Мне все кажется… — Он поднял ее за плечи. — Слушай, поклянись мне, что ты не бросишь меня…

— Зачем? Я никогда не клянусь.

— Нет, поклянись, поклянись. Я прошу тебя.

Она пожала плечами.

— Ну, хорошо. Клянусь.

Он снова обнял ее.

— Ты вся моя жизнь, — сказал он грустно. — Я так тебя люблю.

Улыбаясь, она высвободилась из его рук.

— Какой ты смешной!

Потом достала из картонки большую соломенную шляпу.

— Послушай, — в ее голосе была робость, — ты не будешь сердиться? Я обещала поехать пить чай с Львовым.

— Опять! — он встал. — Ты опять уходишь? Когда же конец этому?

— Но ведь мы уезжаем послезавтра. Мне надо проститься.

— Разве ты не можешь написать? И ведь ты видела его вчера.

Он опустила глаза.

— Это последний раз. Если ты хочешь, конечно, я не поеду, но…

— Нет, поезжай, пожалуйста. Не могу же я тебя держать взаперти.

Он думал, что она откажется. Но она стала быстро одеваться.

— Знаешь, там будет Арбузова. Она еще не видела моего нового платья. Пусть позавидует. Если бы не она, я бы не поехала. Мне с тобой гораздо веселее. Ну не сердись… Надень мне туфли.

…В половине восьмого Лишневский постучал в ее комнату. Ответа нет — еще не вернулась. Он ждет. Полчаса, час. Зачем он отпустил ее? Надо было не пускать. Хоть скандал сделать, но не пускать. Она была так рассеянна сегодня. О чем она думала? Глупости, она сейчас вернется — она вечно опаздывает.

Но она не возвращается. Он сидит в ресторане у окна и смотрит на улицу. Он уже не сердится. Разве он может на нее сердиться? Только бы скорее она приехала…

— Кофе? Нет, не надо.

Он снова стоит на улице. Она сейчас приедет. Не успеет он сосчитать до пятнадцати, как увидит ее. Раз, два, три, четыре… Из-за угла показывается автомобиль. Это она, ведь он знал, знал… Но автомобиль проезжает мимо.