Зеркало иллюзий - [47]

Волшебные твари на поляне смеялись, переговаривались, хрустели сухими сучьями, переступая копытами; вновь прибывающие шуршали ветками, проламываясь сквозь кусты.

Снейп, сообразив, что за этим шумом его не услышат, и задержав дыхание, неловко, боком, завалился под куст, скорчился, стараясь занимать как можно меньше места, радуясь, что не притоптал траву и она с грехом пополам скрывает его от случайного взгляда. Он не пытался рассмотреть, что происходило на поляне: для этого пришлось бы пошевелиться. И слышно было не слишком отчетливо – и слава Мерлину: это означало, что разговаривают далеко от него и приближаться не собираются.

Если бы он только знал, что эту же полянку облюбовали для своих сборищ кентавры!

И что? Не пришел бы?

Снейп мысленно проклинал свою везучесть. Он надеялся выбраться из леса сразу после заката. Теперь не выберешься. А ночью вроде бы звери на охоту выходят – Кеттлберн рассказывал. Вот ведь пропасть‑то! И Lumos не зажжешь – это же все равно что закричать всему Лесу сразу: “Здрасьте, я ваш ужин!”

Он смирился с тем, что в эту ночь ему не спать в собственной постели – а, скорее всего, и совсем не спать: жестко и не жарко, и колючки под боком какие‑то… Когда же они уберутся‑то? Ветра не было, но в ветвях над головой кто‑то шебуршился, потряхивая их и время от времени роняя листья. Снейп, чтобы не уснуть, следил за ними, а они падали все чаще и чаще, пока не слились в сплошной шелестящий полог…

Дремотную тишину расколол близкий и какой‑то особенно нахальный и вызывающий собачий лай. Северус открыл глаза…

Не надо!

Так вообще не бывает!!!

Кошмары, даже персональные, душат, когда спишь…

А когда просыпаешься – это уже не морок, и не страшный сон, а проклятый оборотень в натуре – настоящий, тяжелый… Спасибо, что в человеческом обличье. И это человеческое обличье практически лежит на тебе сверху и шепчет как заведенное:

— Не кричи. Не кричи. Не–кри–чи…

— Пусти! – захрипел Снейп в прижатую ко рту ладонь и задергался, пытаясь сбросить навалившееся на него тело. Рукой проехался по малине, рукав задрался, руку обожгло, боль прояснила сознание.

— Не кричи, а то они вернутся!

До слизеринца дошло. Он выдохнул и обмяк, вспомнив, наконец, где находится: между кентаврами и гриффиндорцами, и ни от тех, ни от других неизвестно чего ожидать. Впрочем, от Люпина, пожалуй, известно. Он, конечно, не препятствует дружкам творить гадости, но хоть сам не творит… Едва Снейп прекратил сопротивление, ладонь переместилась ему на плечо, предупреждая порыв вскочить и бежать и другие ненужные движения. Лежавший теперь рядом Люпин прошептал:

— Их спугнули. Уползаем отсюда, быстро! Только не шуми…

— Кто спугнул? Ох!

— Си… Псина какая‑то, ты что – не слышал, как она гавкала? Ползи давай!

— Я – волшебник! – яростно прошипел Снейп. – Меня летать учили, а не ползать! – он благоразумно умолчал о том, что летать так и не научился.

— Ты слизеринец или кто? Вам по статусу положено! Переживешь!

Полукровка Снейп, наверное, впервые в жизни не помянул нехорошим словом уроки спортивной подготовки в маггловской школе. Хоть чему‑то научили полезному! Правда, на стадионе ты хотя бы видишь, куда ползешь…

Под прикрытием деревьев уже можно было бежать, если бы только знать – куда. Люпин не выказывал особой тревоги.

— Не суетись! И смотри, куда ступаешь: нам только сломанных ног не хватало!

— Темно же! Много тут увидишь…

— Не так уж и темно в самом деле: луна!

— Плохо, что не полная.

— Я бы не сказал, что это плохо… Не отставай!

Но после того как Снейп, не глядя под ноги, запнулся за валежину, а потом, глядя, чуть не потерял проводника, а потом шагнул прямо в какую‑то влажно хлюпающую ямину и только чудом не потянул лодыжку, Ремус не выдержал и как умел только он – одновременно твердо и нерешительно – велел слизеринцу:

— Руку давай! – И ускорил шаг.

Бежать по неровной земле, продираясь сквозь траву и подлесок, да еще забирая при этом вверх, было куда тяжелей, чем по ровной дороге. Снейп не жаловался. Но дышал как Хогвартс–экспресс под парами.

— Двигаться больше надо! – посоветовал оборотень, переходя на обычный шаг и давая спутнику отдышаться. – …Ну? Готов? Шевели ногами!

Снейп представить себе не мог, как Люпин ориентируется в темноте – если, конечно, движется не наугад. Наверное, того вело звериное чутье – зрение, слух и нюх, обостренные оборотничеством. Он‑то сам различал лишь стволы – настолько, чтобы вовремя уклоняться от столкновения с ними. Но и на бегу нашел время удивиться собственной наивности: как можно было надеяться выбраться из леса по таким потемкам? Ночной лес перестал быть узнаваемым. Кроны над головой слились в сплошные черные пятна, заслонившие небо… Снейп увязал в этой тьме, ему казалось, что он не двигается с места. Если бы не колотье в боку, было бы полное впечатление, что бежит не он, а деревья. Наконец, одно из них – старое, с раздвоенным стволом и развесистой кроной – остановилось прямо перед Люпином, а остальные расступились, образуя, как померещилось Снейпу сначала, поляну. Но дерево росло на краю неширокой просеки. Оборотень уперся ладонью в ствол, будто только так мог задержать бег, согнулся, медленно восстанавливая дыхание.