Зеркало для слепого - [146]

Скудное угощение состояло из чая, лепешек и кусочков колотого сахара. Иранец о чем-то оживленно беседовал со стариками, очень похожими друг на друга из-за испещренных глубокими морщинами смуглых лиц. Старики приветливо улыбались и, прихлебывая чай из выщербленных и покрытых трещинами пиал, что-то поясняли по-таджикски Иранцу.

— Господа, не сочтите за дерзость… Я и уважаемые аксакалы пойдем на кладбище, а по дороге посмотрим место, где раньше была обитель моих предков, — сообщил Иранец.

— Мы вам не помешаем, если тоже пойдем? — спросил Родик.

— Извольте, если захочется побыть одному-с, то я скажу, — ответил Иранец. — Не того свойства дело-с.

Кишлак оказался небольшим, с одной улицей. Кроме сопровождающих их стариков, других жителей видно не было. Один из аксакалов, раздвинув палкой кусты, свернул с дороги. Все последовали за ним и вскоре заметили разваливающийся фундамент из дикого камня. Родик понял, что это когда-то и было домом предков Иранца. Тот обошел фундамент и, определив, где был вход, уселся на развалины. Потом вынул из кармана что-то, похожее на носовой платок, и, покопавшись, насыпал в него земли. Родик почувствовал себя лишним и направился к дороге. Вскоре туда вышли и остальные. Все молчали. Старик, махнув палкой, что-то сказал по-таджикски и медленно побрел вдоль улицы. Процессия последовала за ним и, пройдя по узкой тропе, попала на маленькое кладбище. Здесь было несколько десятков захоронений. Старик походил между надгробий и подозвал Иранца. Тот, хотя и был в белом костюме, встал на колени и принялся расчищать надгробье. Родик опять ощутил неуместность своего пребывания и тихо ретировался. За ним пошел Салим. На дороге Родик остановился, размышляя, чем бы себя занять, и в очередной раз жалея, что решил предпринять такое путешествие.

Его окликнул Салим:

— Муаллим, давайте постреляем.

— Тут недалеко кладбище и жилье. Неудобно, — заметил Родик.

— Можно подняться вон на ту поляну, — предложил Салим, показывая рукой на свободный от растительности склон горы.

— Дур[80], хотя давай попробуем… А что выберем в качестве мишени?

— У меня есть металлическая пуговица от шинели. Укрепим ее на дереве.

— Для меня такая мишень мала. Я из пистолета никогда хорошо не стрелял, а из твоего автомата вообще не получится. Надо поискать какую-нибудь банку.

— Здесь этого нет. Тут люди очень бедно живут. Банки не бросают, в хозяйстве используют. Давайте я сбегаю в автобус. Найду что-нибудь подходящее и еще захвачу патронов.

— Ну сбегай. Я здесь подожду.

Родик остался один в тени большого дерева и прислушался. Тихие и приятные звуки, издаваемые природой, вплетались в окружающую тишину, делая ее какой-то осязаемой. Между ветвями проступало безоблачное небо, а лучи солнца, упираясь в листву, создавали затейливые трехцветные картинки. Казалось, что события последних дней — фантастический сон.

Родик стоял, подавленный этой безмятежностью. По телу разливалась дремотная усталость. Вероятно, сказалось напряжение последних дней. Усилием воли он постарался взбодриться. Ему это удалось. Краски природы не померкли, но обрели явные признаки реальности, а в голове начала раскручиваться оценка ситуации, невольным заложником которой он стал. Он, активный и критически мыслящий самостоятельный мужчина, превратился в безвольную, подчиняющуюся обстоятельствам и окружению частицу чуждого жизненного потока, имеющего мало общего с его устремлениями и принципами.

Последние дни он трусливо думал только о себе. Стыдясь, вспомнил, что даже не поинтересовался у Абдулло Рахимовича, связались ли по его просьбе с Оксой, чтобы объяснить причины задержки его возвращения в Душанбе. Мелочь? Нет. Это проявление родившейся в нем вместе со страхом черствости, выражающейся в безразличии к проблемам других. Родилось это состояние быстро. На его глазах убивали и насиловали, а он, дабы успокоить остатки своей совести, оправдывался обстоятельствами, на которые якобы не в силах был повлиять. Так ли это? Конечно, нет. Просто он посчитал для себя выгодным стать частью процессов, случившихся в результате войны и могущих повлечь самые нежелательные последствия. Впрочем, эти последствия уже проявились. Он уже несколько раз повел себя подло. В нем уже зародилось оправдывающее эти поступки «Я», вытесняющее прежнее. Поэтому он позитивно воспринимает мироощущение окружающих его людей, потерявших за время войны многие человеческие качества. Глобальность произошедшего и возможного ужаснула его. Он вдруг понял: побудительные причины его приезда сюда ничтожны в сравнении с тем, что с ним происходит. Пока не случилось непоправимого, надо уезжать и постараться забыть эти уроки, подавить нарождающееся эгоистичное и жесткое «Я». Для ускорения отъезда нужна причина. Она имелась. Свадьба сына Султона, на которую он мог опоздать, задержись еще на несколько дней. На востоке такая причина — серьезная…

Размышления Родика прервал запыхавшийся Салим. Он нес патронный цинк с привязанной к нему веревкой, вероятно намереваясь закрепить его на дереве, как мишень. Родик не стал обсуждать правильность выбора мишени с позиций опасности рикошета и молча начал карабкаться по склону. Мысли его переключились на предстоящее развлечение. Новое «Я» делало свое дело. Теперь Родика вновь больше всего интересовала его персона. Вернее, ее безопасность. Он подумал, что их выстрелы могут принять за нападение и, как тут принято, не разобравшись, примутся стрелять в их сторону. Добравшись до намеченного места, он увидел, что старик и двое бойцов вышли на дорогу. Родик крикнул. Его услышали, он помахал рукой, давая понять, чем они собираются заняться. Судя по реакции, его поняли. Успокоившись, Родик достал пистолет, убедился, что он полностью заряжен, проверил положение предохранителя и стал топтаться, пытаясь создать на крутом склоне достойную опору для ног.