Зеркало для Марины - [13]

Она захихикала и с гордостью прокомментировала:

— Такой ты смешной — я вот дома в туалет сходила!

— Ничего, я быстро! Не уходи никуда, ладно? Я быстро, — развернулся и пошел к ближайшим зарослям молодых елочек.

Краем глаза зацепил яркое пятно в кустах неподалеку. Немного бордового. Какая-то женщина, видел ее где-то, ну да ладно, сейчас, надо быстренько. Быстрым шагом я двинулся в сторону ельника и…

…оказался на той же ступени, где стоял минутой (минутой ли?) раньше. Рядом никого. Пустой подъезд, шорох машин, шаги прохожих на улице.

Я глянул на дверь Людмилы. Закрыто. Никого. Никаких следов. Никакого парка. Все ясно.

Я. Сошел. С. Ума. Бесповоротно. Это безумие. Ничего личного, только шизофрения. Они там, в больнице, они были правы. Обессиленный, опустошенный, я шаркнул о ступеньку. Хотелось забиться в утробу квартиры и, подобно сумасшедшей из-за стены, сидеть в кресле, ожидая конца.

Рука уцепилась за перила, и я сделал шаг. И оторопел. Прежняя пустота подъезда моментально наполнилась — в дверях квартиры корчилась Людмила, чуть впереди синела грязная куртка Вики, сзади я ощущал тучность Джены. И что-то еще было.

Напряжение. Оно висело в духоте лестничной площадки. Казалось, от меня, Вики и Джены тянулись провода. Все они шли в сторону одного человека — Людмилы. Она стояла, но по всей позе, по лицу ее было видно — стоит из последних сил, ноги дрожат, руки сжаты в неимоверном усилии.

— Бери ее… Тяни ееооо… — прохрипела Джена. Я удивился, что ее тоже накрыло этим ужасным, нестерпимым напряжением, которое висело вокруг.

И я шагнул выше. И вновь очутился в парке. Теперь я смотрел на происходящее с новой точки. Я от чего-то (или кого-то?) прятался в кустах. И мог только наблюдать.

Маришка разглядывала тени под ногами — длинная сосна в свете закатного солнца кинула на землю костлявые пальцы, и они тянулись к детской площадке поблизости. Дочка нагнулась — на земле, промеж желтых игл лежал камень необычной формы, и она хотела увидеть его поближе, что с ним, он похож на зайчика, прячется в норку… Взяла голыш в руку, схватила несмелое тепло пальцами, выпрямилась и увидела незнакомца.

Мужчина столбом высился перед ней. Тощий, щеки впалые, желтые волосы небрежно убраны в хвост. Растянутым полотнищем на нем обвисала куртка. Зубы, кривые и потравленные никотином, щерились в подобии улыбки.

Марина вздрогнула. Замшевые бровки ее приподнялись, глаза округлились. Даже понимая, что это иллюзия, я отметил, что глаза у дочки Настюхины. Ее порода, чего уж там.

Мужчина пошел на Маришку — едва-едва, неторопливо, даже неохотно. Из рукавов куртки к девочке простерлись бледные волосатые руки.

— Беги, беги от него! — заревел я, понимая, что никто не услышит.

Маришка рванулась и побежала. Она направлялась в сторону кустов, прямо ко мне. Мужчина и не пытался преследовать ее, сделал лишь пару шагов в сторону детской фигурки.

Я вышел из укрытия, протянул к ней руки. Вот она, моя дочка, в безопасности, рядом со мной.

На лице Маришки отражалась радость и, одновременно, чисто девчачья готовность заплакать:

— Тетя Люда, тетя Люда, меня вон тот дядя напугал!

Голос, которым я заговорил, был не моим, но знакомым:

— Не бойся, дорогая, не бойся, все хорошо.

Руки, вылезшие из пальто, обхватили Маришку и прижали к телу. Женскому телу.

— Давай отойдем от него чуть-чуть, — мягко проговорил я-Людмила.

Марина оглянулась: безумный дылда все так же пялился на нее. С высоты зрения Людмилы я видел дочкину шапочку и кудряшки, которые вечно норовили вылезти из-под всех возможных шапок, платков и капюшонов. Шаг, еще шаг, маленькие ножки, обутые в яркие сапоги идут прочь от поляны, прочь от места, где через минуту буду ждать ее я…

И я шагнул еще раз. Еще одна ступень. Резкая смена картинки. Двое незнакомых мне, мужчина и женщина, сидят за кухонным столом и орут друг на друга, размахивая руками.

Еще. Дальше. Случайный образ. Еще ступень. Людмила была близка — всего два шага.

Теперь лицо ее сжалось, морщины исчеркали лоб. Рот перекосился, с нижней, выпяченной, дрожащей губы свисала длинная тягучая струйка слюны.

Разрываемый образами на части, я не знал, что делать — схватить ли соседку? Просто встать как можно ближе? Может, Джена успела получить все, что ей было нужно? Или нет? Я обернулся. Ноги мои подогнулись. Несколькими ступенями ниже на меня смотрела Маришка.

— Папа, я к тебе хочу. На ручки.

И она в самом деле протянула руки. А я шагнул к ней. Сначала несмело, нетвердо, не веря еще. Следующий шаг я сделал уверенно — вот она, моя дочь, и я нашел ее.

Она стояла на расстоянии вытянутой руки. Веснушки облетели с лица, а вместе с ними ушла и детскость. Теперь на меня с личика семилетней девочки смотрел взрослый человек. Что она пережила за этот год? Черт бы побрал Людмилу и тех, кто это устроил!!!

Из глаз вырвались слезы, но я не стал их смахивать. К чему это — я терпел весь год, я и так был закостенелым, почему же сейчас не заплакать?

Влага замутнила глаза. А когда я попытался проморгаться, дочери передо мной не было. Марина исчезла. Поодаль виднелась лишь толстая фигура Джены, вжатая в угол, с вскинутой кверху рукой. И никаких следов моей дочери.