Зеркало для Марины - [12]

На Джене был растянутый палевый балахон, по моде прошлого века. Руки в жировых складках лежали по бокам, ноги прятались под фиолетовым пледом из Икеи.

— Джена, может, ты его посмотришь, — Вика просительно глянула на нее, но нарвалась на окрик.

— Я лучше тебя знаю! — взвизгнула Джена, скривившись. Я удивился реакции, потом попробовал заглянуть в нее, и увидел — Джена нервничала.

Мысли ее бешено скакали, перебирая друг друга и сами себя в поисках верного направления. И это происходило безумно быстро — так стремительно, что я не успевал вычленить хоть одну из них. Казалось, одна идея тянет другую и так до… Нет, не бесконечности. Скорее, это походило на рой пчел, который сплетался в жужжащий комок. И вдруг он застыл.

Джена села в постели, посмотрела кристально чистым взором:

— Детки, пора готовиться к встрече.

— С кем? С моей соседкой? — но говоря это, я понял, что это не так, — Людмила — лишь…

— Лишь начало. Камушек у горы. Ниточка. И она сможет привести нас к чему-то большему, — Вика согласно кивнула. — Ты рассказывала об этих, Джена.

Видящие существовали давно. При правителях древности они занимали высокие посты. Порой на них лепили ярлыки колдунов или ведьм, позже — экстрасенсов и телепатов. Они отделяли правду от лжи, искали пропажи, проникали в разум врагов.

Но, как и любая сила, видящие рано или поздно должны были столкнуться с противодействием. Сначала закрытых было немного, единицы. Никто из видящих не знал откуда появляются такие люди. Да и люди ли они вообще.

— Могу сказать одно, — Джена откинулась на подушки и теперь говорила, глядя в потолок, — чем дальше, тем больше. Учитель говорил мне только о улыбчивый круглолицый мужчина с бородкой сидит по-турецки на полу советской квартиры. Сзади неизменный цветастый ковер, в углу — проигрыватель для пластинок том, что слышал о таких. А сейчас они уже здесь.

— Слушай, а может, это не совсем то? — образ Людмилы, такой правильной и аккуратной, и тайного общества не вязались между собой.

— Дорогой мой, если ей нечего скрывать, то чего же она закрылась? Она видела вас последней. Если кто и знает о твоей дочери, так это она.

Джена, кряхтя, спустила толстые ляжки на пол. Посмотрела на Вику:

— Я должна сама увидеть и ощутить. Откуда она и почему вдруг оказалась рядом с видящим. Позвони в такси, пусть пришлют машину. И побольше, чтобы у меня жопа из окон не вываливалась!

В такси Джена, казалось, забыла о поездке. Она путано рассказывала о своих детях (сын — шалопай, но соображает, дар видения передался только дочери), о том, как впервые приехала в Казань из маленькой деревни, как встретила учителя.

У дверей подъезда Джена внимательно окинула нас взглядом, а потом сдержанно промолвила:

— Детки, не знаю, что там будет. Я не вижу ее, хотя ощущаю всех в этом подъезде — включая твою сумасшедшую соседку. Но вместо той — пустота. Тьма. Поэтому будьте готовы. Кирилл, прими ее на себя, Вика — создавай вокруг стену. А я буду влезать в это непонятное существо.

Джена вздохнула и кивнула в сторону двери. Я вложил пипку домофона в углубление и мы вошли.

На лестнице меня начала бить дрожь. Тело содрогалось — чем выше мы поднимались, тем сильнее становились судороги. Каждый шаг на новую ступеньку отзывался внутри содроганием.

Плечо потяжелело под рукой Джены.

— Ты уже ощущаешь.

— Нет, я… Знобит…

— Это не озноб. Ты уже знаешь ее и потому — чувствуешь. Это нормально. Дыши шире.

Я попробовал. Получилось. Порой Джена давала советы, глупые на первый взгляд, но результативные. Грудь раздвигалась и опадала. Дрожь постепенно ушла. Где-то внизу, в районе копчика порой отдавало резким уколом, но терпимо. Я вздохнул еще раз («шире!») и шагнул вверх.

Фигура Людмилы виднелась в проеме двери. Она ждала нас.

— Привет, уходишь? — спросил я первое, что пришло в голову.

— Не собиралась, — Людмила обвела взглядом нашу троицу. Презрение? Сочувствие? То еще зрелище — потенциальный сумасшедший, толстуха и девушка-почти бомж. — Гостей привел?

Людмила улыбалась просто и буднично. Все-таки, я съехал, если поверил, что моя соседка — какая-то там «закрытая», а мы все тут — из особой породы «видящих». Чушь, полная чушь!

— Почему ты ему не сказала? — раздался за спиной сиплый голос Джены.

Лицо Людмилы, правильное и доброе, с улыбкой сочувствия, скривилось. Она прищурила правый глаз, щека задрожала от напряжения.

— Что именно?

— То, что видела.

— Я много чего видела, — голос Людмилы стал развязным и насмешливым. — Ты о чем вообще?

Ответа Джены я не расслышал (да и был ли он?). Сначала возникли звуки — листья! листья! — потом были образы. Спиной ко мне, посреди парковой полянки, стояла Маришка. Светло-розовая курточка, курчавые завитки вылезли из-под легкой вязаной шапочки.

— Раз-два-три, папа, замри! — дочь прыгнула вокруг себя полным оборотом, и я, впервые за долгое, очень долгое время, увидел ее лицо. Вот же оно — глаза смотрят с обожанием, и с гордостью за себя, за свой прыжок, за придуманную игру, за папу, за весь этот мир; веснушки рассыпались по щекам; улыбка без одного зуба — молочный выпал, а коренной еще лезет.

— Подожди, малыш, мне тут по делу надо, — я наклонился к ней и прошептал, — Сикать хочу — умираю!