Зеркало для героя - [24]

     - Пошел ты!  -  вдруг сказал машинист.  - "Любят и боятся"! Из-за таких старорежимных типов  дышать  нечем.  Просто детки  твои  не  хотят  с  тобой связываться и помалкивают на твою болтовню.

     - Не надо грубить старшим, - сказал Устинов.

     - Еще один прокурор? - спросил Люткин.

     - Просто не хочется, чтоб вы сцепились, - объяснил Устинов.

     Бригадир Бухарев вернул разговор к семейным делам слесаря Еременко.

     - Дай по рогам этому Реве,  -  посоветовал он.  - Привык мужик под себя грести - пора остановить.

     - Да Рева его кулаком перешибет, - заметил Люткин.

     - Тогда нехай терпит,  коль кишка тонка,  - ответил Бухарев. - Я своему папане - что там тесть! - папане родному заехал однажды в санки, и с тех пор зажили мирно. А до того лютовал папаня.

     - Сейчас переломный момент, - сказал Устинов.

     - Надо переломить, - кивнул Бухарев. - Сразу уразумеет.

     - Переломный для  всей нашей жизни,  -  продолжал Устинов.  -  Есть две цивилизации - сельскохозяйственная и индустриальная. У каждой - свой образец семьи.  Но устоит в конце концов городской вариант, маленькая семья из мужа, жены и детей.

     - Еще неизвестно, - возразил Миколаич.

     Тогда Устинов объяснил подробнее:  уже и  нынче человек в состоянии сам себя  прокормить,  поэтому нет  смысла держать дома  целую  производственную бригаду. Взрослые дети перестанут жить по указке.

     - У самого-то есть отец-мать?  -  не поверил Миколаич.  - Куда ж денешь престарелых родителей?  Один кулаком их норовит,  другой -  на помойку. - Он взял со своей газеты пирожок и дал Михаилу.  -  На,  сиротская душа, отведай домашнего.

     Он и осуждал, и жалел Устинова.

     - Отца-мать забывать негоже, - строго произнес бригадир.

     - А папане-то врубил! - засмеялся машинист Люткин.

     - Ничего, он меня понял.

     Устинов решил подзадорить бригадира,  вспомнил,  что  в  доисторические времена, как доказывают некоторые ученые, сыновья просто убивали одряхлевших отцов по  причине бедности,  будучи не  в  силах прокормить лишний рот.  Как убивали?  Зимой привязывали к  саням и  увозили в  глубокий овраг.  Или  еще проще:  везли  куда-нибудь  за  огороды  и  добивали.  Откуда  известно?  Из преданий,  легенд,  древних обрядов. Из пословиц: "Отца на лубе спустил, сам того же  жди",  "Есть старый -  убил бы  его,  нет старого -  купил бы его". Правда, в этих пословицах уже слышится осуждение варварских обычаев.

     - Не знаю, что навыдумывали твои ученые, - проворчал Миколаич. - Может, то немцы творили, а наши такого не могли. Нет, брешешь ты все...

     - Говорю, как было, - ответил Устинов.

     - Мало ли что было!  Тебя послушай, все от брюха зависит. А совесть как же?

     - Да он про старину толкует,  -  вмешался Бухарев.  - Чего ты в бутылку лезешь?

     - Значит, стариков выкинем, а жить только с жинкой и дитями!

     - Скоро и такая семья начнет изменяться,  - сказал Устинов. - Это не от одного нашего желания зависит.  Вот  вырастут города -  увидите,  как пойдут разводы.

     Видно,  он  переборщил с  прогнозами.  Теперь  на  него  накинулись все скопом. По общему мнению, разводиться мог только самый последний человек.

     Перерыв кончился, полезли в лаву.

     Снова  грузили лопатами уголь  на  транспортер.  Потом  уголь кончился, транспортер  выключили.   От  сосновой  стойки  пахло  смолой.  Над  головой поблескивали пластины сланца.  Сейчас врубмашину подвинут вплотную к пласту, забьют новую  крепь и  обрушат кровлю в  выработанном пространстве,  которая только и  мечтает о  том,  чтобы всей  своей толщей придавить людей;  но  ее оградят  обрезной крепью  и  не  допустят завала.  Вскоре  Устинов вместе  с товарищами устанавливал эту  крепь.  Стойки были скользкие и  увесистые.  Он киркой  подкапывал  лунку,   отпиливал  лишнее,  десятикилограммовой  балдой загонял стойку между почвой и кровлей.  Поставив новый ряд крепи,  надо было пролезть в окна на ту сторону и выбить старую.  И выскочить обратно, пока не рухнуло. Вряд ли завалит, думал Устинов. Они проделывают это каждый день, ты сам видел,  как это просто.  Он пролез в  окно,  на котором на крючке висела лампа-надзорка.

     Старую  крепь  выбили.  Стойки  лежали  беспорядочной грудой.  В  забое журчала вода. Все замерли, прислушиваясь. Если лава сама не обрушится, то им придется с обушками подналечь на нее.  В кровле зашуршало, отвалился камень. Кажется,   сейчас  начнется.   Шахтеры  принялись  вытаскивать  стойки.   На четвереньках, быстро. Снова зашуршало. Миколаич замер, бросил стойку и велел всем уходить. Сам же вылез, пятясь, но вытащил брошенную было лесину. Кровля по-прежнему стояла,  потрескивала.  Этот  негромкий звук как  будто искушал: рискни, испытай себя! Но люди не двигались, ждали.

     - А можно еще пару стоечек выхватить, - с сожалением произнес Миколаич.

     - Попробуем, - сказал Устинов и нырнул туда.

     Сразу  же  сверху посыпалось,  как  будто могучая рука  швырнула горсть камней. Он вывалился обратно, растерянно улыбаясь.

     - Как оно? - спросил бригадир Бухарев. - Чем пахнет?