Зеркало для героя - [13]

     - Ну так приходите к нам в гости,  -  сказала она.  -  Чего в гостинице скучать? Накормлю вас борщом и варениками.

     - Приду,   если   они   отпустят,   -   Точинков  показал   глазами  на сопровождающих. - Сама-то откуда родом?

     Катя ответила.

     - С Грушовки?  -  удивился Точинков.  -  Помню Грушовку. Задиристый там народ!

     - Не задирайте, не будет задиристый, - возразила Катя.

     Она  говорила независимым,  почти  дерзким тоном,  быстро  схватив суть Точинкова.

     - А  тебе пальца в  рот  не  клади,  -  одобрительно сказал заместитель министра. - Грушовская натура сразу видна... Ну пошли. Отпустите машину.

     По  дороге  в  театр,  располагавшийся  на  окраине  поселка  Далекого, Точинков шел рядом с Пшеничными,  рассказывая им о своей юности, обращаясь в основном   к   Кате.   Пшеничный   отстал,   присоединился  к   Остапенко  и комбинатовским товарищам, и, поглядев на их поскучневшие лица, понял, что за день они порядком вымотались.

     - Неохота на концерт? - спросил он.

     Пожилой Остапенко, прозванный Дедом, лишь махнул своей ручищей.

     - Где побывали?

     Остапенко, помолчав, назвал шахты и буркнул:

     - Требует  до  конца  года  выправить  положение "любой  ценой".  А  их пообещал снять.  - Он кивнул на комбинатовских, которые при этом не повели и бровью. - Двужильный мужик.

     Пшеничный    догадывался,    что    Остапенко   недоволен   предстоящим развлечением,  иначе бы не дергал уставших людей. Он и сам шел на концерт по распоряжению  свыше,   не  предвкушая  удовольствия.   Что  же  говорить  об Остапенко?  Дед был выпечен из старого теста и ворчал на инструкторов своего отдела, если видел их в галстуках.

     Лишь  двое,  Точинков  и  Катя,  были  оживлены,  идя  по  улице  вдоль строительных  лесов,   облепивших  дома,   загроможденной  столбами  будущей троллейбусной линии. Точинков рад был отвлечься от своих угрюмых угольщиков, которым он был неинтересен как человек; они осознавали его силу и власть, но лишь в  служебной плоскости,  а  в  остальном он  был  чужой.  Его спутница, домашняя хозяйка Катя Пшеничная,  была в  таком же  положении:  она вышла из роли секретарской жены, мешала говорить о деле, нарушала заведенный порядок.

     Пшеничного задевало,  что жена обособилась. Пусть ей хочется показаться на людях,  это дело понятное,  но брать Точинкова под руку, когда муж идет в двух шагах?..

     - Иван Кондратович!  - окликнул Пшеничный и, намекая на большое участие министерства  в   финансировании  городского   восстановления,   сказал:   - Троллейбус исключительно благодаря вам скоро пустим.

     Он сочинил на ходу эту незатейливую лесть, но Точинков лишь покосился и весело  продолжал  рассказывать  Кате  о   каком-то  деревенском  стражнике, который,   ежели  случалась  драка,  въезжал  на  своем  боевом  коне,  брал подносимую четверть самогонки и  удалялся на  кладбище,  где,  поделившись с конем зельем,  засыпал,  а  пьяный конь бродил по  улице,  свешивая во дворы оскаленную морду, вследствие чего от почтения и ужаса селяне долго жили тихо и мирно.

     Пшеничный догнал Точинкова и жену.

     - Обратите внимание,  -  он  показал рукой влево на огороженные забором развалины большого здания с полуразрушенными колоннами.

     Точинков посмотрел,  узнал площадь и  театр.  На средней колонне сидела ворона, у забора росла высокая седоватая лебеда и тонкие побеги клена.

     - Нет, - возразил Точинков, - в ближайшее время ничего не выйдет. Денег не хватает даже на общежития.

     Катя отпустила его руку.

     Пшеничный пошел рядом с ними, рассказывал о строительстве города. Он не хотел признаться себе,  что ему перестает нравиться этот высокопоставленный, много сделавший для города человек.

     На лицо Точинкова снова легло выражение застарелой задумчивости.

     Пшеничный заговорил о  восстановлении большого  хлебозавода,  для  чего требовалось объединить средства соответствующих организаций.

     Повернувшись к Кате, Точинков виновато развел руками.

     За хлебозаводом пошли детские сады,  горнопромышленные училища,  школы, продовольственные и промтоварные магазины,  Пшеничный оседлал Точинкова и не выпускал ни  на мгновение.  Видя такой натиск,  Остапенко с  комбинатовскими работниками  подключился  к  секретарю  горкома.   Точинков,  наверное,  уже пожалел, что отпустил машину, и дважды спросил, долго ли еще идти.

     Второй городской театр,  точнее -  зал, некогда принадлежавший Русскому хоровому обществу,  находился на  спуске  к  реке  у  деревянного временного моста, по соседству с рынком.

     Прошли по рыночной площади,  мимо телег с мешками; за дощатыми ларьками блеснула серовато-сизая речная вода,  окутанная вечерним туманом,  открылись на том берегу окруженные садами домики Грушовки,  а за Грушовкой - терриконы "Зименковской".

     Точинков вспомнил о Кате, спросил ее, какие цены на рынке.

     - Пришли, - объявил Пшеничный, показав на деревянный оштукатуренный дом на фундаменте красного кирпича.

     Катя, начавшая было отвечать, что за пуд картошки просят двадцать, а за килограмм  мяса  -  двенадцать  -  тринадцать  рублей,  вдруг  увидела,  что Точинкову уже  нет  до  нее  дела,  что  его  окружают  начальник комбината, какие-то другие люди в  горной форме и  шевиотовых "сталинках",  и  отошла к крыльцу, где стояли их жены, приведенные сюда, как и она, "для мебели".