Зеркало для героев - [12]

— Он пьет мою кровь, — сказала Присцилла. — Душит меня, царапает, кусает. Я вижу, как кровь выходит из раны и исчезает. На прошлой неделе я ездила в Лондон к поверенным, останавливалась в гостинице. Черная рябь прошла по обоям, сгустилась в фигуру и вот это сделала с моей рукой.

Морщась, она принялась снова бинтовать запястье.

— Мне очень нужна ваша помощь.

Мадам Клэр задумчиво кивнула. Она часто привирала, играла роль, говорила клиентам то, что им было нужно услышать. В меру своих скромных сил и за хорошее вознаграждение врачевала израненные горем души. Был у нее и настоящий опыт прикосновения к потустороннему, но она знала — почти все мертвецы просто уходят, уходят насовсем, не оглядываясь на остающихся.

Грань миров мнится живым тонкой, проницаемой, как тюлевая занавеска между домом и садом. Но для мертвых, с той стороны это высокая кирпичная стена с битым стеклом наверху. Зачем на нее лезть, мучаясь и истекая кровью, если уже зовет вдаль светлый путь, ждут добрые проводники, а со стены назад все равно не спрыгнуть, ничего не изменить?

— Чего вы хотите, миссис Брукс? — спросила она. — Если призрак реален, то, скорее всего, это ваш покойный муж. Вы хотите его изгнать? Упокоить?

— Это не мой муж, — сказала Присцилла твердо. — Мой муж умер своей смертью. Я не знаю, кто это, но думаю, что очень перед ним виновата. И хочу узнать, как мне искупить свою вину.

Мадам Клэр брала деньги за загадки мертвых, а не живых. Она кивнула Присцилле и откинулась на спинку кресла.

С самого детства, закрывая глаза, Клэр умела уходить в маленькую комнату со стенами из лунного света. В деревянном комоде там хранилось зеркальце с оправой в виде кусающей себя за хвост серебряной змеи. Иногда Клэр видела в нем отражения людей, которых не было в комнате. Она видела мертвых. Всего шестнадцать раз за все эти годы.

Клэр подняла тяжелое зеркало за ручку. Посмотрелась в него — в отражении ей всегда было семь лет, и вместо двух верхних зубов — дырки. Потом обвела зеркалом комнату вокруг — и закричала, задохнулась в темной ряби, хлынувшей на нее со стен…

Сидевшая в кресле полная сорокалетняя блондинка в модном голубом платье широко раскрыла глаза, и Присцилла ахнула — они были совершенно черными, без белков и зрачков.

— Ты! — гулко крикнула женщина, указывая на Присциллу. Женщина задрожала, упала на колени, не отводя взгляда от страшных глаз.

— Простите меня! — сказала она. — Простите! Что мне сделать?

— Приди, — крикнуло то, что сейчас было мадам Клэр. — Найди их. Спаси их. Исправь! Торопись!

И она уронила трясущуюся руку, захрипела и обмякла, как тряпичная кукла.

Присцилла поднялась, вытерла слезы. Пыхтя, перетащила мадам Клэр на кушетку, уложила, ослабила ее корсет. Принесла графин воды, намочила полотенце, положила на лоб лежащей женщины. Села рядом.

Мадам Клэр очнулась четверть часа спустя.

— Что… случилось? — спросила она, садясь и проводя рукой по лицу. Глаза у нее были красные, словно она долго плакала. — Со мной такого никогда… Я не… Что-нибудь получилось?

— Да, — сказала Присцилла. — Мне нужно узнать, что случилось в Сингапуре. Пароход отплывает восьмого числа каждого месяца. У меня неделя на сборы.

Мадам Клэр давно ничему не удивлялась. Она села на кушетке, массируя виски. Зевнула во весь рот.

— Налейте-ка мне еще чаю, милочка, будьте добры, — попросила она. — И передайте печенье.

Повеса

Оливер ее приметил еще на причале. Тоненькая, сероглазая, особенная. Такая, как он любил.

Сначала решил — девица в трауре по родителям. Юная, небогатая — платье вон простое совсем, да и фасон такой уже относили два сезона назад. Оливер разбирался после пяти месяцев в любимом Лондоне, колыбели цивилизации и прогресса, где жизнь кипит, а не тащится полудохлой тропической змеей, как в Сингапурском гарнизоне. Всех-то событий за два года службы — прошли по острову пятью отрядами и перебили тигров.

За месяц обнаглевшие зверюги унесли в джунгли троих китайских кули с лесных вырубок, бригадиры пожаловались подрядчикам, те подали прошение губернатору, губернатор пригласил на ужин генерала, и вот — пиф-паф, тридцать прекрасных шкур и пять тигрят на продажу, хорошеньких, как котятки, и не скажешь, что вырастут в трехсотфунтовых стремительных убийц.

Оливер улыбнулся. Хороша была та охота — сердце ёкало от жара и опасности, и утробного, до костей пробирающего рыка затаившихся в зелени хищников. Добрую охоту он предвкушал и сейчас, когда выяснилось, что намеченная дичь — не робкая юная девица, а обеспеченная вдовушка, путешествующая без компаньонки и первым классом. Улыбка и монетка стюарду — и красавица Присцилла Брукс будет обедать и ужинать за одним столом с Оливером Эвансом.

— Я помню, как поразил меня фруктовый рынок Сингапура, — мечтательно говорил он за ужином, подливая вина Присцилле и полной жене колониального чиновника, миссис Ли. — Запах разогретых солнцем плодов заполнял все пространство вокруг. Их щедрые соки — кровь влажной и горячей земли, а вкус — запертые под кожей лучи свирепого тропического солнца. Все было золотым и зеленым — груды бананов, корзины ананасов, телеги крем-яблок и манго. Подобного пиршества чувств я, неопытный юнец, никогда до этого не испытывал!