Зеркальный гамбит - [41]

Мосол, впрочем, его чувств не разделял. Он крутился, гудел и норовил укусить девушку за носок сапога, пока Бастиан не прикрикнул на него.

– Нам вперёд? А что за ведьма?

– Ледо Ютра. По прозвищу Лайка. Я думал, ты знаешь.

– Я не стрегоньер, меня отправили, как это говорится, оценить опасность пожара. И, если чего, оповестить людей, чтоб убирались, буде таковые встретятся. Формальность, сам понимаешь, нет тут ни соба… То есть есть. Ты понял. Встретились эти, кто они там, и убираться пришлось мне.

– Это я понял. А оружие твоё где?

– В волке, – неопределённо махнула ручкой девушка. Помолчала, потом добавила: —Лезвие застряло в кости, не хватило силы вытащить. Я, как видишь, не атлет. Так что там с ведьмой? Ты встречал её раньше?

– Да. И я знаю её истинное имя.

– Понятно, – кивнула разъездная. – И какое же оно?

Бастиан только усмехнулся. Проверяет, правда ли я стрегоньер, подумал он. Может, ещё Столистов попросит почитать?

– Лучше скажи, как тебя зовут. Я вот Бастиан.

– Марева, – сказала девушка в сторону, ёрзая, устраиваясь поудобнее.

– Будем знакомы. А это, – он потрепал коня по редкой гриве, – Мосол. Опасайся его. Просто на всякий случай.

Девушка кивнула, и они поехали. Не сразу – Мосол погарцевал, сделал пару петель на месте, словно стремился завязаться узлом; несколько раз прогнал по телу крупную дрожь и только потом снова взял след. И тогда он сделался спокоен и быстр, так, что шляпу Маревы то и дело сдувало Бастиану на грудь, и девушка придерживала её тонкими пальцами в белых перчатках.

Конь сорвался вскачь, иногда припадая к земле, чуть ли не пластаясь. Один раз он сошёл с пути, остановился на серых бумажно-прозрачных листьях за толстым, кряжистым стволом полумёртвого дерева, будто прятался от чего-то, и долго словно смотрел вдоль дороги, хотя щитки прикрывали его слабо видящие глаза. Другой раз просто развернулся и сделал широкий круг, принюхиваясь и что-то словно бормоча сквозь стиснутые зубы. Он был опасен в такие минуты, и Бастиан предпочёл потратить немного времени и стянуть его пасть ремнями.

– Чего он? – спрашивала Марева, тоже вглядываясь в лес.

– Дело делает, – отвечал Бастиан. – Чует ведьму. Или Птицу.

Марева ёжилась под плащом и вжималась Бастиану в грудь. Потом успокаивалась, до следующей злой Мословой выходки.

Начался дождь. Запахло прибитой пылью и холодом. Бастиан подумал, не пора ли сломать печати на оружии. Вразумлять словом… И скольких он вразумил? Бастиан невесело усмехнулся.

Он проверил пистолет и распечатал ножны – на ходу, не останавливаясь. Марева поникла, закуталась в плащ и стала как-то ещё меньше под дождём. От неё почти не было тепла. Дождь по-прежнему шёл редкий, но туча уже летела в их сторону, низкая, рваная и тёмная, как раненая рыба, исходящая блёклой, серофиолетовой кровью в мутной воде небес.

Бастиан узрел курящуюся дымовую трубу за пеленой дождя и в который раз убедился, что Мосол не ошибается.

Он свернул в лес, изо всех сил удерживая рвущегося вперёд коня.

– Дальше, пожалуй, я сам, – сказал Бастиан.

– Боишься, помешаю, что ли? – спросила Марева, склонив голову, но спрыгнула на землю, легко, не успел капитан коснуться её.

– Я знаю Ледо, – сказал он вместо ответа, – и она может быть опасна. От настоящего имени она никуда не денется, но откуда мне знать, сколько имён себе она взяла вообще, и какие аспекты по каким именам растыкала? – Бастиан смахнул капли с полей шляпы. – Уж заставить её стоять столбом я точно не смогу, заклинай не заклинай.

– Она сильная ведьма?

– Не из слабых.

– А отчего её зовут Лайкой?

– Потом расскажу.

– Долгая история, да?

– Есть примета такая – не обсуждать работу до работы, – ответил он. – Мне пора.

Бастиан привязал чубарого к дереву стальной цепью. Он был немал, с тех пор, как его вытащили из варева, наел тела, вернул себе крепкие мускулы и, чуя цель так близко, мог буянить и рваться с привязи. Капитан подозревал, что конь собирается ломать дерево, как только он сам уйдёт.

Капитан проверил, как вынимается клинок, и пошёл к лесистому обрыву, за краем которого, высунув лишь сизую закопчённую трубу, прятался дом Ледо Ютры. За ним, в разрывах рыжей ряски, открывалась чёрная, рябая от дождя гладь озера под названием Ржа.

Спустился с обрыва он быстро, благо была тропинка; обошёл старый бревенчатый дом между пеной побережья и столь же старым, но крепким забором.

Здесь ему не нравилось. Грязь, подсохшая сверху коркой, под ногами была податливо-мягкой, а озеро вблизи оказалось таким чёрным, будто в нём стояла ночь. Интересно, подумал он мимоходом, а эта вода тоже горит?

На поверхности плавали красные и седые листья. Ветер не долетал до этого места. Мёртвая трава цвета костей и камыши, засохшие, казалось, годы тому назад, жались к берегу. Над водой, как застывшие щупальца, или челюсти, или позвоночники давно умерших диковинных зверей, вздымались ржавые зубчатые дуги, истлевшие до бумажной тонкости шестерни; шелушились бурой и огненно-рыжей окалиной, утопали в озере. То был старый механизм, а от вида старых механизмов у капитана всегда портилось настроение, становилось неуютно, словно холодная вода течёт за шиворот, и ветер задувает за пазуху. Этому металлу было много сотен лет, а он до сих пор не рассыпался до конца, и наверху дуг можно было ещё рассмотреть старые клейма. Те люди застали времена, когда на небе была только одна Луна.