Зенитчик - [6]

Отпускаю рукоятку, и затвор послушно идет вперед. По вбитой во время срочной службы привычке нажимаю на спуск, но крючок не поддается. За спусковым крючком обнаруживается какая-то пимпа с дыркой. Инженерная мысль подсказывает, что это и есть предохранитель. Поворачиваю, жму – щелчок. Теперь более или менее понятно, предохранитель здесь блокирует только спуск, а затвор получается сам по себе. Размышляю, что делать с винтовкой. Гражданский без оружия, это одно, а такой же человек, но с винтовкой уже совсем другое. Могут просто пристрелить, так на всякий случай. Если немцы поймают, то шлангом уже не прикинешься. Со всех точек зрения от этой находки проблем много, а польза совсем неочевидна. Ну хоть бы патроны были, а так… Чего зря таскать эту железяку? Уговаривая себя, в глубине души прекрасно понимаю – раз уж эта игрушка попала в мои ручки загребущие, то хрен я её из них выпущу. Хватит отдыхать, винтовку на правое плечо, телогрейку на левое. Генеральный курс – ост.

Первую ночь не стучал зубами от холода. Ватник, правда довольно куцый, руки едва не по локоть торчат и на животе едва сходится, но мне он сейчас дороже костюма от Хуго Босса. Обошел по самому краю очередное болото и вышел к узкой дороге, накатанной тележными колесами. Вот тут вчерашняя находка мне и пригодилась. Услышав поскрипывание тележных колес, прячусь в придорожных кустах. Низкорослая, но упитанная лошадка бодро тащит пустую телегу, возница один и уже в возрасте. Не понравился мне этот дедок, но у него может быть еда. Не может такого быть, чтобы из деревни своей уехал, а пожрать не взял. Пропускаю телегу мимо, и выхожу на дорогу, для всех она лесная и узкая, а для меня ой какая большая.

— Тормози, диду!

Дед не торопясь, оборачивается, правая рука ложится на сено, подстеленное на дне телеги. Не нравится мне этот жест.

— Тормози, сказал! — добавляю в голос металла. — И руки держи на виду!

Ствол СВТ смотрит деду в грудь. Сам я сильно оброс за последние дни и в черном ватнике сильно похож на беглого зека.

— Стий, худоба!

Дед дергает вожжи, и лошадка послушно замирает.

— Жратвой поделись.

Дед сопит, вытягивает из-под доски, на которой сидит узелок и подталкивает его на край телеги. Чтобы его взять мне надо подойти вплотную. Делаю два шага и замечаю справа от возницы рукоять топора.

— Положи на землю.

Дед бросает взгляд исподлобья, но подчиняется. И все молча.

— Ехай давай.

— Цоб цобе!

Дед хлещет ни в чем не повинную лошаденку батогом и та резво берет с места. Едва дождавшись исчезновения телеги за поворотом, бросаюсь к белой тряпице. Негусто, но и то хлеб, точнее четвертина домашнего каравая, очень небольшой кусок сала, луковица, щепотка соли в бумажке. Еще бутылка домашнего кваса, будет в чем хранить воду. Не удержавшись тут же на дороге съедаю большую часть, остальное завязываю в узелок и иду дальше. Генеральный курс тот же.

Дебют в жанре гоп-стопа удался на славу. По крайней мере, завтрак себе я добыл. Но как стремительно Вы катитесь вниз, господин, до недавнего времени, законопослушный инженер, вчера была кража, сегодня – разбой. А завтра что? Мокрое дело? В таком темпе через неделю можно будет в расстрельную команду записываться. Впрочем, полный желудок остался глух к мукам совести.

К вечеру начал обходить по лесу довольно большую, по местным меркам, деревню. Пока обходил, начало темнеть, пора устраиваться на ночлег. Внезапно нос мой уловил запах дыма, и не просто дыма, а еще и с запахом… Интересно, это у меня на все нюх обострился или только на еду? Кто-то готовил себе ужин на костре. А кто может в такое время прятаться в лесу? Только окруженцы. Осторожно крадусь навстречу усиливающемуся запаху, уже видны сполохи огня. Однако красться по белорусскому лесу и дефилировать по Невскому – две большие разницы. Предательски трещит под ногой ветка и тут же впереди защелкали затворы.

— Стой, кто идет!

Падаю за ближайшую кочку и отвечаю фразой из старого анекдота.

— Уже никто никуда не идет.

Они меня не видят, мешает наступившая темнота и слепящее пламя костра. Но стволы винтовок направлены в мою сторону, могут сдуру и пальнуть.

— Выходи с поднятыми руками, — командуют от костра.

— Иду, иду, только сразу не стреляйте.

СВТ оставляю за кочкой, сам, подняв руки, выхожу на освещенное место. Над костром висит большой котелок, явно не армейского вида. В нем, булькая, развариваются какие-то зерна. Окруженцев шестеро. Один продолжает лежать, видимо ранен. Из оставшейся пятерки один выглядит чуть постарше, похоже, он здесь главный. Остальная четверка коротко стрижена и по большей части лопоуха, не исключено, что весенний призыв этого года. В бою побывать уже успели, на это указывает и раненый, и вид красноармейцев. Но ремни и подсумки у всех на месте, без пилотки только один, оружие не бросили. Кстати, об оружии. Неприятно, оказывается, стоять перед пятью стволами, зная, что твоя жизнь сейчас измеряется холостым ходом любого из пяти спусковых крючков.

— Один я, — пробую успокоить красноармейцев.

Тот, что постарше приближается ко мне, приглядывается и спрашивает.

— А ты, часом, не беглый?