Зенит затмения - [27]
Море за кормой блестело, гладкое, как стекло. Лишь робкое встречное дуновение тревожило снасти. При таком штиле паруса становились бесполезными и выручала только паровая машина, огромные колеса которой мяли и бултыхали волны в бесконечную пену, оставляя за «Мурасаки» белый след, как от повозки, проехавшей по снежной дороге. След этот, как и положено снегу, пусть и морскому, быстро таял.
Позади Ольи, болтая ногами, свешенными через щели резного заборчика с чудны́м названием, какого не запомнишь, распевала Унара, и по ее бодрому голосу, вплетенному в веселый мотив, было ясно – она тоже чувствует весну. От солнца и соли Унара сделалась почти черной. До того, что ее веснушки сначала проявились во всей красе, а теперь сравнялись с бронзой кожи. Только тонкие брови, как два белых перышка, да выгоревшие светлые волосы напоминали о том, что она коренная росинка. Унара щурилась на восходящее солнце и горланила на всю палубу, ни капли не стесняясь чайнуков, то и дело сновавших мимо. С высоты полубака она разглядывала все, что происходило внизу, и наверняка ждала одного из «бабонек».
– Ох, маюсь, маюсь, поломаюсь. Может, зря не взяла, а? – спросила она.
– Чего не взяла?
– Да платье! Вот зачем я тебя, дуру, послушала? Надо было взять, а вдруг он теперь на меня и не глянет! Будет как эти вязальщики ходить, слова не проронит.
Унара имела в виду остроухов, по какой-то причине совершенно равнодушных к женской половине корабля. Матросы во главе с Лысым Львом в голубой панамке – он стоял у штурвала, где до того держал вахту молоденький узкоглазик, и сверял курс «Мурасаки» – тоже сторонились вед и только «бабоньки» проявляли к ним явный интерес.
– Да не зря. – Олья свесила руку, потянувшись к своему отражению. – Я ж тебе говорю – как откажешь, так и привяжешь. Он теперь день и ночь про тебя думает. С ними так и надо. Он к тебе губки бантиком, а ты к нему спиной. А как совсем огорчится, так ты ему улыбнись. И будет виться вокруг тебя, как Морошка возле Княжны. Да и зачем тебе его тряпка цветастая?
– Красивая тряпка-то, – вздохнула Унара. – Если уж в таких тряпках мужики на бабонек похожи становятся, то я бы и вовсе расцвела. Надо было взять…
Олья смотрела на свое мутное отражение в воде и вспоминала красное, словно ягоды калины, свадебное платье и агатовые гребни в волосах. Такой красивой она уже не будет. И прежней жизни ей не видать. И Василь… и к Василю больше нет ничего. Пусто в груди, словно птичка-любовь гнездо покинула. Остались одни перышки-воспоминания. Даже образ Василя забылся. Мутным стал, как отражение в неспокойной воде.
– Слушай, всю ночь я не спала, – сказала Олья. – После чуши этой про то, что Матери нет.
– Ой, да забудь ты! – отмахнулась Унара. – И думать тут нечего. Как это Матери нету? Эти западные все, как один, дурные и неверующие. Природу не уважают, по ночам фонарей своих навешивают, вот и не любит их Матерь, не помогает лишний раз. А они как положено жить не хотят, вот и придумали себе успокоение, что Матери нету и что это какой-то там Ри нас у Взрыля собирал да про корабль предупредил. Тьфу ты, ересь какая!
– И не тревожно тебе? – спросила Олья, глядя на горизонт. – Так все по зернышку Княжна разложил… Что-то страшно мне под это затмение выходить. Вдруг сгорим.
– Ой, дура! – вспыхнула Унара. – Поколочу я тебя! Вот те мои косы! Поколочу, если еще раз такое ляпнешь! А не поколочу, так косы свои отрежу! Ты не дури, Олья. Матерь – она всегда была и всегда будет. И никакие узкоглазики меня на другую дорожку не перетянут. Матерь нас ведет. И защищает она нас. А этот их Ри, он тоже от Матери пришел. Значит, она так хотела. Ты, Олья, даже и волнений не показывай. Природа нас на благое дело отправила, мы у ней как за пазухой. Услыхала?
– Ага…
– Не агакай мне! Ты в Матерь от души поверила недавно совсем. Твою веру еще поломать можно легко, как тростиночку. А мы уже о-ой сколько с ней живем. Нас и ураган не переломит.
У вед все было просто. Матерь их ведет. Она знает, что делать. Она их защитит. Вот и все, о чем они говорили после того, как Княжна объявил о зените затмения. Только Олью этот рассказ тронул по-настоящему. Даже после того, как Матроха подтвердила, что Кайоши сказал правду, никто из вед не заволновался. И когда им предложили остаться на Валааре, если они боятся и не хотят плыть, Матроха Княжну чуть не поколотила сдуру. Так уж оскорбительно ей стало.
– Слушай, ну не врет же он, сама говоришь, – сказала тогда Олья, отведя ее в сторону.
– А я тебе говорякаю, что у всех правда своя! – заявила веда. – Вот он верит в эту чушь, вот пусть и верит. И трясется по ночам. А мы свое дело сделаем, да и заживем припеваючи.
Не успела Олья погрузиться в мрачные мысли, как Морошка поставила ей на спину мягкую лапу, проверяя на устойчивость.
– И не вздумай на меня залезть! Куда ты? Ну куда ты лезешь?
Рысь явно собиралась развалиться на хозяйке, когда вдруг дернула кисточками ушей, сорвалась с места и за несколько прыжков оказалась внизу.
