Вселенная замерла. Два войска затаили дыхание, до рукопашной оставалось не больше одного удара бешено колотящегося сердца. Факелы и жаровни прекратили трепетать на холодном северном ветру, а редкие снежинки, сыпавшие весь вечер, будто иссякли. Даже шум прибоя затих на это короткое мгновение, навеки изменившее судьбу двух миров.
А потом раздался сокрушительный громовой раскат и бездна небес прорвалась на землю ледяными струями неистового ливня. Клинки и секиры нордманов столкнулись с клинками и секирами притенов и снопы раскаленных добела искр брызнули в стороны, ослепляя менее опытных, а ветеранам давая шанс нанести удар, что отделит душу от тела.
Баррикады сдержали первый натиск. Притены сомкнули круглые щиты, уперлись в них коленями и плечами. Из второго ряда поверх окованных сталью и обитых кожей кромок вырывались смертоносные острия боевых копий, а сверху вместе с бичами хлещущего дождя раз за разом опускались тяжелые двуручные секиры. Но воины с другого берега Северного моря не откатились назад, они тоже сомкнули ряды и заскрежетали стальными умбонами щитов о непробиваемый строй защитников Арброта. У них тоже были копья и двуручные секиры, их тоже прикрывали лучники.
Несколько тягучих мгновений линия фронта сохраняла равновесие, но притенов было слишком мало, чтобы образовать плотный строй вдоль всей пристани. Когда их начали продавливать, Коннстантин скомандовал отступление и его воины, не размыкая щитов и ни на миг не переставая колотить и рубить врага закаленной сталью, медленно двинулись к загодя подготовленными позициям меж городских построек.
А в небе над полем битвы, испаряя полосы дождя, рванулись друг к другу черные тени. Огромные вороны, сотканные из дыма и гнева, бросились на благородных беркутов, чьи иллюзорные тела источали зловещее темно-синее свечение. Существа с перепончатыми крыльями, безглазые, но зато с огромными крокодильими пастями, рванулись к аморфным созданиями, что напоминали скорее медуз, нежели чудесных мифических птиц северного фольклора.
Схватка в небесах по своей ярости не уступала бойне, что разворачивалась на земле. И пусть тут не лилась кровь, но здесь тоже отнимали жизни, в том числе у тех, кого людская молва почитала бессмертными. Когти, бритвенно-острые кромки крыльев, акульи клыки и крючковатые лапы — все шло в ход. А еще выше, в непроглядном мареве черных туч, лавируя меж неустанно бьющими молниями, в смертельном бою сошлись крылатые исполины, которых здесь не видели уже много веков. То были драконы. Черные, белые, инеистые, цвета льда и моря — все, кто устал дремать в морской пучине, во глубине горных массивов, в чащах непроходимых лесов.
Драконы в отличие от колдовских птиц были из плоти и крови. Они рвали друг друга на куски острыми когтями, на каждый из которых можно было без труда насадить взрослого мужчину. Они изрыгали клубы алого и черного пламени, плевались кислотой и веществами, которые смертные не смогут классифицировать еще тысячи лет. Они проливали кровь, настоящую багровую кровь, которая, увлекаемая неумолимой гравитацией, падала на шлемы и кольчуги воинов внизу, прожигая их насквозь.
Но не только земля и небо обратились кровавым ристалищем в эту ночь. Море у пристани Арброта вздыбилось черными волнами, что величиной превосходили нордманские драккары. Да только то были не волны, а спины морских змеев — стурвурмов, призванных колдовством Беды, и йормснеков, которые подчинились воле Лейва, вызнавшего секреты старого эриля Фроуда, едва не убившего Аудуна под Ставангером.
Бурлящая пелена моря окрасилась кровью — алой, белой и боги ведают какой еще. Прибой выбрасывал на пристань вместе с пеной оторванные, но еще шевелящиеся щупальца размером с рыбацкую лодку, куски бронированных пластин и чавкающее мясо, от которого тут же распространялся удушливый смрад. Твари, выползшие прямиком из ночных кошмаров, созданные жестокой волей и черным колдовством, выдающимися генетиками и селекционерами далекого прошлого, умерщвляли друг друга. Ради смертных.
Но все это не имело значения для Аудуна.
В тот момент, когда два строя сошлись, он отступил назад, пропуская Регина перед собой. Как бы он ни желал смерти всем, кто встал у него на пути, как бы ни хотел первым пролить кровь в эту ночь, бывалый воин отлично понимал — боец с клинком и скрамасаксом, зажатый меж двух щитовых линий, обречен. Что ж, его время еще придет.
Аудун несколько раз взмахнул мечом над шлемом Регина, сбивая в сторону назойливые копья и двуручные секиры. Тянулись секунды ожидания, на протяжении которых он, не отрываясь, смотрел на воина, что стоял на возвышении за строем вражеских щитов. Этот человек, этот предатель и лжец должен умереть этой ночью. Он должен умереть прямо сейчас!
Строй нордманов качнулся вперед, защитники города попятились. Аудун знал, что произойдет дальше, — они отойдут к узким улочкам за пристанью, где численное превосходство нападавших не будет играть решающего значения в краткосрочной перспективе. Разумеется, никто из них не доживет до утра, — они должны это понимать. Но, отступив ко второй линии баррикад, они выкупят у вторженцев еще полсотни жизней, а может и больше.
