Земные громы - [11]

— Артиллеристом, — твердо ответил Василий.

Что же произошло с ним за минуты ожидания в приемной?

…Василий Грабин, как и большинство крестьянских детей в те дореволюционные годы, редко видел отца веселым. Для радости у хозяина бедной многодетной семьи не было причин. Оттого и песни вспоминались грустные, и разговоры перемежались глубокими вздохами.

Но однажды… Однажды Василий не узнал отца. На щеках выступил румянец, глаза блестели молодым задором.

— Да вы знаете, что такое артиллерия? — спрашивал он окруживших его станичников. — Это же сила! Ну что ты сделаешь на своем коне с шашкой? Зарубишь одного, двоих, троих. Но для этого тебе надо вплотную сблизиться с противником, ты рискуешь сам. А я артиллерист. Моя пушка вот здесь, — отец положил крестом две спички. — А здесь войска противника, — он поодаль высыпал коробок спичек. — Я заряжаю пушку, ставлю нужный прицел, произвожу выстрел, снаряд ложится в самой гуще вражеской пехоты. — Схватив небольшой камень, отец с размаху бросил его прямо в кучку спичек, и они белыми брызгами разлетелись в разные стороны. — И все. Противник уничтожен. Артиллерия, братцы, не пехота и даже не конница.

Василий, тогда еще босоногий мальчишка, топтался рядом, боясь пропустить хоть одно слово отца. А тот, ободренный вниманием станичников, с увлечением рассказывал, как однажды их батарея сумела сорвать атаку немцев:

— Идут они сплошной лавиной. У нас волосы дыбом. Будто все поле поднялось и движется на нашу позицию. А командир знай себе подает команды: «Прицел… Трубка… Огонь…» И тут шарахнули наши пушки в самую гущу наступающих. И сразу же порвались их цепи. Мы дали еще залп. Потом третий. Врагов будто косой скосили. Куда ни глянешь, везде убитые лежат. К нам тогда полковник приехал, благодарил за службу. Вот она какая сила в артиллерии.

Дальше, правда, рассказ пошел менее интересный. Отец заговорил о том, что служить в артиллерии не так легко, как кажется на первый взгляд. И работать приходится не меньше, чем в поле при весенней вспашке. Пушки вязнут в грязи, кони рвут постромки, приходится людям впрягаться в сбрую и на себе тянуть тяжеленные орудия. Да и снаряды таскать — не детей нянчить. Они чугунные, в каждом побольше пуда.

Но Василия меньше всего волновали эти трудности. С мальчишеским любопытством он старался представить всю картину артиллерийских стрельб. Хотелось ему узнать, как устроен снаряд? И почему он летит многие километры, не взрываясь? И как может наводчик попасть в цель, не видя ее? И что это за трубка?

Вопросов было много, но перебить отца Василий не мог, да и вряд ли стал бы он объяснять при всех станичниках сыну такие тонкости.

Только на другой день, выбрав удобную минуту, Василий решился поговорить с отцом. Тот пытался понятнее и проще, в меру своих знаний, растолковать ему устройство снаряда, а также смысл и правила стрельбы. И перед Василием открылся целый мир, поражающий своей волшебной таинственностью. И уже было ясно, чем привлекли пушки отца. Человек пытливый не мог не полюбить службу в артиллерии.

Делая решительный шаг из приемной в кабинет комиссара курсов, Василий Грабин не колебался, не раздумывал, он в душе давно определил свою судьбу. И если не сказал об этом Бардину и другим товарищам, то только из опасения, что его станут переубеждать. Ему тогда пришлось бы говорить о своих раздумьях и мечтах, а он был человеком стеснительным, не любил выворачивать напоказ душу.

Сдав вступительные экзамены, Грабин стал курсантом командных артиллерийских курсов. Шел июнь 1920 года.

Крещение огнем

Поздней осенью небольшую группу будущих артиллерийских командиров решено было перевести из Екатеринодара в Петроград. Впервые в жизни Грабин ехал почти через всю страну. Поезд двигался медленно, подолгу стоял в пути, и Василий с любопытством отмечал, как меняется местность, по-иному смотрелись поселки и деревни, слышался непривычный говор на станциях, забитых исхудалыми, оборванными людьми. Всюду разруха и голод.

Зато здания Михайловского артиллерийского училища на Выборгской стороне, где разместилась школа, поразили Грабина великолепием и чистотой. Классы просторные, светлые, много наглядных пособий. Тут же, при курсах, манежи и конюшни. И все было бы хорошо, если бы не тяжелая обстановка, в которой приходилось жить и учиться. На день полагалось двести граммов хлеба, но половину курсанты отчисляли в пользу голодающих детей Поволжья. Суп готовили с кониной или ржавой селедкой, на второе подавали вареную брюкву. В классах почти не топили. Чтобы не замерзали чернила, их приходилось отогревать своим дыханием.

Но особенно плачевное положение было с лошадьми. От бескормицы они уже не могли стоять на ногах, а все время лежали. Временами курсанты поднимали их, чтобы не образовались пролежни, или выносили на руках из конюшен во двор, где они могли подышать свежим воздухом.

Несмотря на это, учеба шла напряженная. Изучали материальную часть, историю артиллерии, тактику, занимались строевой подготовкой.

В начале 1921 года Василию Грабину был выдан партийный билет. О многом он передумал в этот день. Вспомнил Екатеринодарскую почту, первое партийное поручение, товарищей по подпольной работе. Он пришел в партию, как приходит крестьянин в поле весной, чувствуя сердцем, что он нужен земле, что без его трудовых рук не будет урожая, а без урожая не прожить ему самому.