Землю грызет мертвец - [39]

Глава 16

Когда мы с Майлзом закончили подготовку к шоу, полог тента открылся и вошла китаянка, с которой мы с Коулом подружились. Улыбающийся младенец был у нее на бедре.

— А, привет! — сказала я, спрыгивая со сцены.

Она пару раз поклонилась, широко улыбаясь:

— Здравствуйте, здравствуйте!

— Мы, кажется, не представились. Я Люсиль Робинсон.

Я показала на себя пальцем, не очень понимая, насколько она владеет английским. Потом я поклонилась.

— Я Сяо Жэ, — сказала она приятным голосом. Потом показала на ребенка: — Это Сяо Лай.

— Очень приятно.

— Коул есть?

Я оглянулась через плечо. Она хочет сказать…

— Меня тут звали? — спросил Коул, входя через задний разрез тента и улыбаясь во весь рот Жэ и ее мальчику. Он побрился, переоделся в костюм для выступления — облегающие черные брюки, рубашка в тон, сверкающий красный жилет с огромными черными пуговицами. Лай тут же к нему потянулся, и Коул подхватил его под мышки и закружил. Мальчик смеялся и взвизгивал.

— Вы сегодня выступать? — спросила Сяо Жэ застенчиво. Было видно, что наряд Коула ей понравился.

— Ага, придете? Если будет время, я попробовал бы Лая вставить в своей номер. В жонгляж.

Она радостно кивнула.

— Да, мы будем. — Она дотронулась до его руки и добавила: — А потом вы приходили смотреть акробаты в конец недели. Да? У вас билеты еще есть?

Коул кивнул в ответ:

— Ага. Если ничего такого не случится, обязательно будем.

Он отдал младенца матери, она еще немного покланялась и они ушли.

М-да. Читать ему нотацию или спустить так?

— Ты всегда так действуешь на женщин и младенцев? — спросила я.

Коул сунул руки в карманы и скромно потупился.

— Почти всегда.

— А я бы сказала, что ты просто охмуряла.

— Никогда не охмуряю замужних женщин, — возразил он с совершенно честным лицом. Правда, что ли? Как-то я не была убеждена, что поверила ему до конца. И он, кажется, это понял. — А тебе показалось, что я ее охмуряю? — спросил он с напором.

Я посмотрела на выражение его лица — почти то же, что обычно. Но обычно он как раз охмурежем и занимается.

— Может быть.

Он тут же оказался рядом со мной, улыбаясь, как законченный псих.

— Это значит, я последнее время недостаточно активно охмурял тебя. — Он схватил меня за руку и покрыл эту руку поцелуями сверху донизу, мыча, как влюбленный француз: — М-ма, м-ма, м-ма, шарман, мадемуазель!

— Господи, какой же ты козел!

Вопреки моему возмущению это было щекотно, и когда он добрался до кисти, я уже смеялась — но тут он остановился в неподдельном ужасе.

— Что за хрень?

Вот тебе и повеселились. Смешок у меня пересох, как ручей в пустыне.

— На сборщика нарвалась, — объяснила я кратко.

— Надеюсь, ему хуже пришлось, чем тебе.

— Это вряд ли. Он сбежал прежде, чем я успела что-нибудь сделать.

— Женщина, тебе нужен телохранитель.

— Пожалуй, я сама виновата. Он был очень зол за того сборщика, что я убила вчера. Ты же знаешь поговорку: сперва смотри, в кого стреляешь.

— Поговорка?

— Ага. И она, кстати, относится и к тому, с кем можно дружить на работе. Ты понимаешь, что ты своих новых друзей, быть может, усадил в один зал с Чень Луном?

— Вообще-то да. Насколько я понимаю, их папочка — один из его акробатов, и они на какое-то время в его власти. Это еще значит, что они могут чего-то знать, что нам поможет.

— Ты не слишком уверен в изобретениях Бергмана?

— Просто строю запасные планы на всякий случай.

Я посмотрела на этого жеребца двадцати шести лет, который любит женщин и детей, но не женат, который потерял свой бизнес, но нашел способ продвигаться дальше, который хлопает пузыри жвачки, как шестиклассник, и умеет принимать точные, обдуманные, профессиональные решения.

— Не приходится удивляться, что ты вписался. Ты такой же завернутый, как мы.

Он повел бровями, будто на что-то намекая.

— У тебя ушло очень много времени, чтобы это понять. Кстати о времени: уже почти стемнело, дорогая моя красавица. Не пора ли тебе облачиться во что-то, не столь непрозрачное?

Сценический костюм. Я так глубоко ушла в отказ от танца живота, что даже еще костюма не видела. Так, если я хочу что-нибудь подогнать в костюме, который обещает быть слишком сексуальным, то заняться этим надо сейчас. Я выбежала из-под тента, наполовину желая, чтобы недавно обретенная неуклюжесть позволила мне сломать ногу по пути к шкафу и, насколько я могла судить, к ожидающей меня мрачной судьбе.

Когда я вернулась в фургон, Вайль уже поднялся. В мрачном настроении. И первые его слова, когда он вошел в кухню, были:

— Я хочу с тобой поговорить. Выйдем на улицу.

А мне хотелось по чему-нибудь крепко стукнуть: вопреки своим задетым чувствам, я все еще тепло (ладно, не буду врать — горячо) реагировала на его наряд. Он для представления оделся в такое ретро, что был бы вполне уместен в постановке «Рождественских рассказов» Диккенса. Но брюки были вполне обтягивающие, пиджак должной длины, рубашка открывала достаточно волос на груди, чтобы мне хотелось просто сползти по стене, не отводя глаз.

Я вышла за ним. Мы подошли к воде, и я старалась не идти с виноватым видом, подавить такое чувство, будто меня поймал декан за курением в туалете.

— Что сегодня произошло? — спросил он без малейшего юмора. — Ни Кассандра, ни Бергман подробностей не сообщили.