Земляки по разуму - [35]

Этот обескураживающий факт заставил его окончательно очнуться и узнать последние новости. Они были неутешительными. Он по-прежнему сидел на кухне, табуретка была его эшафотом, холодильник — лечащим врачом, а из гостиной доносились голоса.

— Может, ты и прав. Как говаривал неизвестный тебе Байрон: «Если у тебя нет возможности бороться за свободу у себя в комнате, так борись за нее у своего соседа!» Кажется, я с цитатой немного соврал, но в данном аспекте это не суть важно, — молол чушь, от которой начали вянуть милицейские уши один из голосов.

Это была явно не спасательная команда, посланная ему на помощь. Командира спасателей звали не Байроном, а как-то по-другому. Как именно, Горелов вспомнить не успел, потому что тут заговорил второй.

— Где? — прозвучал вопрос, и внутренности участкового похолодели, словно он хлебнул фреона. Голос, его задавший и когда-то звучавший гораздо добрее, сейчас изменился почти до неузнаваемости.

— Черт его знает! Зря мы упустили того идиота…

— Кого?! — рычание сочилось жаждой крови.

Горелов зажмурился. До его слуха откуда-то снизу долетела игра на пианино. С удивлением он признал «Прощание славянки» и погрузился в пучину меланхолии. Милиционер не догадывался, что эта музыка звучит похоронным набатом не по нему, а по Советской власти, с которой прощалась соседка Саньковского — Матвеевна.

— Мм… Значит, ты говоришь, — снова заговорили в комнате, — что он — это то, что было тобой… Или он — это ты, каким хотел бы стать?.. Да, крепка амброзия!

— Где?!

— Да на твоих же глазах вылетел в окно! Правильно, ты не видел, потому что тебе стало нехорошо. Я только одного не понимаю, разве это повод, чтобы рубить стены? Особенно, если в кармане ключ…

— Рубить стены?

— Он еще удивляется! Я только предложил посмотреть на связанного, а ты тут же за секиру и давай ею махать!

— Где?!!

— Ты же сам про холодильник говорил.

— Холодильник?

— Да. Это такой белый ящик!

В комнате загремело, и незнакомый Горелову голос взвыл от боли:

— Поосторожнее, пальцы отдавишь!

— Здесь нет!!! — и шаги начали приближаться к кухне.

Смертный час простого советского милиционера пробил. Отбросив прочь все сомнения в этом, тот в меру возможностей принял стойку «смирно» и вытаращил глаза. Тут же загрохотала в прихожей сорванная с петель дверь в гостиную, и перед его бессмысленным взором возник припорошенный красноватой пылью однокашник. В руках он держал громадный топор.

— Нашел! — проревел палач голодным каннибалом.

Посторонившись, он дал Горелову возможность лицезреть сообщника. Разумом старлей понимал, что вряд ли будет возможность сообщить приметы обоих куда следует, но все же сфокусировал зрачки на бандитских рожах.

«Блондин, рост средний — сантиметров 175–176, лицо овальное, нос с горбинкой, искривлен на градусов 5–6 относительно оси влево, глаза голубые, красивые, блестящие… Уже пьяный, наверное! Проклятый Саньковский! И в школе у меня все неприятности были из-за него! И Лариска…»

Тут профессиональные мысли были оборваны:

— Вонючий!

Рында тоже втянул ноздрями воздух и резюмировал:

— Не стоило из-за такой вонючки стены ломать…

— Вонючий. Живой. Что теперь, мой господин?

Ваську так назвали впервые в жизни. Это навело его на мысль, что Семен о своих перемещениях не врал. Только инопланетянин может обратиться к соседу «господин». Надувшись, как индюк, он изрек вердикт:

— Развяжи и пусть катится ко всем чертям!

Горелов не поверил ушам. Эти убийцы собираются его отпустить! Его, единственного свидетеля их грязных делишек?! Сумасшедшие!

Пока его освобождали от пут, он ошарашено моргал, поглядывая на выщербленное лезвие топора. Когда помогли встать, его осенила догадка. Эти якобы милосердные ублюдки наверняка уготовили ему нечто похуже смерти или просто не хотят прикончить его здесь! Мертвый индеец — хороший свидетель! Здесь! Обои берегут, сволочи, ведь кровь плохо смывается. Коварные злодеи… но за него отомстят!

— Я не сделаю ни шагу вперед! — почти твердо заявил Горелов, собрав воедино всю оставшуюся наглость, когда ему представилась возможность говорить внятно.

— Катись отсюда! — цыкнул Васька, открыв холодильник и вынимая оттуда бутыль с недопитым вином. Облизнувшись, он добавил. — Брысь, кому говорят, ведь тут и на двоих пить нечего.

— Сквозь бури светило нам солнце свободы и Ленин великий нам путь!.. — дурным голосом затянул старлей.

— Да уберешь ты отсюда этого ужаленного осла или нет?! — завопил Рында подобно помещику. — Я бы лучше «Боже, царя храни!» послушал.

Милиционер даже не успел признаться, что не знает слов антисоветской песни, как оказался на лестничной площадке без подтяжек и с чужим правым ботинком в руке. Дверь за ним с грохотом захлопнулась. В подъезде пахло сыростью, кошачьей мочой и отвалившейся штукатуркой. Во рту был привкус кухни.

«Кажется, я и в самом деле остался живым и свободным свидетелем… Нет, мстителем! Пистолет!!! Скорее домой за отцовским охотничьим ружьем!»

Сжимая непотребный ботинок, Горелов вышел на улицу. От яркого света заломило в глазах, и он зажмурился. Когда ему снова удалось их открыть, груженная авоськами Мария была уже в пяти шагах от него. Она неслась вперед разъяренным паровозом, на ходу информируя жертву о том, что сделает с ним и мужем в ближайшие три минуты.